А 1 мая, когда все уже настроились на торжество, рано утром поступило указание о немедленном перебазировании полка в Литву на знакомый, обжитой аэродром Боричай. Во второй половине дня мы уже были на месте и, в соответствии с приказом, приведены в полную боевую готовность. Понятно, что и праздничные торжества прошли несколько иначе, чем планировались, - с учетом возможности вылета на боевое задание по тревоге, но мы были очень довольны тем, что и в конце войны о нас не забыли.
Однако шли дни, а боевых задач полку не ставили. 2 мая войска 1-го и 2-го Белорусских фронтов полностью овладели Берлином; успешно развивались наступательные операции и других фронтов, а мы все сидели на аэродроме, словно бы всеми забытые. От невольного ощущения своей ненужности в такой решающий момент на душе становилось немного горьковато.
Но вот вечером 7 мая я был вызван на КП полка и (наконец-то!) получил боевую задачу, решению которой, как передал мне командир полка гвардии подполковник П. С. Свенский, командование придавало особое значение. Нашей разведке стало известно, что группа немецких асов, базирующаяся на аэродроме Справа, готовилась к перелету в Швецию, чтобы ускользнуть от возмездия. Сорвать план врага можно было, разрушив бетонированную взлетно-посадочную полосу. Это и поручалось выполнить нашей 1-й эскадрилье.
С этими асами у нас были особые счеты, поэтому я очень тщательно готовил свое решение, и, когда доложил командиру, оно было утверждено. Замысел удара выглядел так: для обеспечения внезапности взлет выполнить еще в сумерках, бомбить звеньями с крутого пикирования "пятисотками" с замедлением, что затруднило бы восстановительные работы поврежденной полосы и исключало взлет с нее истребителей.
Рассчитали время вылета, чтобы появиться над целью с рассветом, и после короткого отдыха запустили моторы еще в полной темноте. Учитывая, что кроме меня ночью на Пе-2 никто в эскадрилье не летал, пришлось несколько задержаться на полосе, дожидаясь, пока ведомые, осторожно подсвечивая фарами, выруливали на ВПП. Взлетали последовательно звеньями с включенными аэронавигационными огнями. Сбор прошел быстро и организованно. Ну как тут не восхититься мастерству экипажей, способных сделать даже то, чему их еще не учили, но к чему обязывала боевая обстановка.
В моем экипаже, как всегда, летел воздушный стрелок-радист старшина Копейкин, теперь уже Герой Советского Союза, а штурманское сиденье на этот раз занимал старший лейтенант Студнев Дмитрий Афанасьевич ~ один из лучших навигаторов и бомбардиров эскадрильи. Он очень точно по месту и времени вывел девятку на цель, где наше появление оказалось настолько неожиданным, что зенитная артиллерия открыла огонь только после сброса бомб, а истребители вообще не взлетели, даже дежурные. В таких благоприятных условиях промахнуться было невозможно. И действительно, прямыми попаданиями бомб взлетная полоса была полностью выведена из строя. Так и не удалось немецким асам безнаказанно удрать из советской Прибалтики в нейтральную страну.
Сразу же после возвращения на базу мы получили новую боевую задачу и после обеда двумя девятками вылетели на уничтожение артиллерии врага в районе Приэкуле. Необычно сильный, но беспорядочный огонь зенитной артиллерии преградил нам путь. Умело маневрируя, мы прорвались к цели и успешно отбомбились. Казалось, вылет прошел отлично, без происшествий: ни один экипаж не отклонился от боевого курса, никто не докладывал о повреждениях или неисправностях; девятки возвращались на свой аэродром в четком боевом строю.
Но на обратном маршруте один из экипажей запросил на старт машину "скорой помощи". Этого у нас никогда не было. Оказалось, что еще при подлете к цели осколком зенитного снаряда был тяжело ранен воздушный стрелок-радист старшина Виктор Гусев. Мужественный воин никому не сказал об этом, чтобы не отвлечь экипаж от решения боевой задачи, не вынудить его к выходу из боевого порядка, пока не сброшены бомбы.
Как описать, что все мы пережили, когда этот герой скончался на руках своих товарищей? Он погиб как солдат на боевом посту, не дожив одного дня до Победы, к которой тел через огонь всей Великой Отечественной войны. В 1941 году Виктор Гусев еще юношей вступил в бой за Родину, имел на своем личном счету около десятка сбитых вражеских истребителей и был увенчан четырьмя орденами и многими медалями. На 9 мая мы наметили похороны славного воздушного бойца-гвардейца на литовской земле.
Ми с Селезневым долго ворочались в постелях, вспоминая прошлые бои, павших фронтовых друзей. Уснули только перед рассветом, и почти тут же в коридоре перед нашей маленькой комнаткой послышался разноголосый шум, а затем громкий, какой-то необычный стук в дверь. В принципе это мог быть и посыльный из штаба. Но для вызовов у нас имелся полевой телефон, который стоял на тумбочке между койками. Быстро вскочив с постели, я машинально включил маленькую лампочку, питавшуюся от самолетного аккумулятора, хотя на улице уже начинался рассвет. За окном гремели залпы зенитного дивизиона, прикрывающего аэродром, трещали автоматные очереди, хлестко били винтовки. Давненько не доводилось слышать подобную какофонию. Года три назад такой "аккомпанемент" означал по меньшей мере налет на аэродром фашистских бомбардировщиков, отражение воздушного десанта или прорвавшихся танков.
Но сейчас, еще не вполне оправившись от сна, мы с Евгением Васильевичем каким-то внутренним чутьем уже осознали, что пришла Победа.
Победа! Быстро оделись, открыли дверь... и попали в объятия ликующих друзей, вместе с которыми прошли трудный солдатский путь. В это время позвонил по телефону оперативный дежурный и под грохот канонады, от которой звенело в ушах, подтвердил весть о капитуляции Германии.
Находиться в тесной комнатушке в такой момент стало просто невмоготу, и мы, отчаянно толкаясь в дверях, наделяя друг друга дружескими, но довольно увесистыми тумаками, вывалились наружу. Наверное, со стороны наша компания была похожа на группу расшалившихся школьников.
Буйное веселье прервало приглашение к столу. Говорят, чудес на свете не бывает. Хотел бы я послушать, что сказали бы такие скептики, увидев накрытые на рассвете столы. Можно было подумать, что наши снабженцы узнали о предстоящей капитуляции Германии раньше Верховного Главнокомандования и заблаговременно приготовились к встрече этого события. Откуда только взялись белоснежные накрахмаленные скатерти, а на них яства, не предусмотренные никакими нормами даже летного довольствия.
Мы собрались за праздничным столом как большая, дружная семья, сцементированная до гранитной крепости фронтовым братством, единой волей, одним дыханием. Летчики, штурманы, техники, стрелки-радисты поднимали тосты, иногда перебивая друг друга, сбиваясь от обилия чувств, воспоминаний, планов на будущую мирную жизнь. И словам, и мыслям было тесно в это необыкновенное утро.
Если бы записать на магнитофонную пленку все, что было сказано, все, что вспомнили, получилась бы яркая история полка. Каждое слово брало за живое, заставляло заново пройти через годы и испытания, увидеть мысленным взором павших героев, бесконечно дорогих и неповторимых.
Сидя за этим необычным праздничным столом, я снова и снова прослеживал в памяти пройденный путь. Как когда-то не хотелось верить в то, что гитлеровская Германия напала на нашу Родину, так и теперь, под звуки продолжающейся канонады, не верилось в окончание войны.
В памяти воскрешались события долгих огненных лет, неудачи и поражения, тяжелые нескончаемые потери близких боевых друзей. Какая-то внутренняя нестерпимая боль жестким комом подкатывалась к горлу, затрудняя дыхание. Вот и за этим столом из четырех десятков офицеров лишь трое начинали войну в сорок первом. Из Героев Советского Союза - Виктор Ушаков и Андреи Хвастунов работали в Московской инспекции ВВС, Филипп Демченков учился в Военно-воздушной академии, Григорий Фак работал старшим штурманом бомбардировочной авиационной дивизии. Но даже выдвижение некоторых воспитанников эскадрильи на высокие посты не приносило утешения, слишком дорогой ценой досталась нам победа. Ценою жизней храбрых и преданных своей Родине сыновей достигнут мир.