Глава 3
БЕЖЕНЕЦ ИЗ СИ-СЯ
Осень 1210 г. Ляоян
Не спится. Осень, что ли, будоражит?
Удары в гонг считаю каждой стражи.
Ах, какой славный человек этот мастер Пу Линь, поистине славный! Как он приятен в общении – слова грубого не скажет, и речь его так плавна, так льётся, как, кажется, и птицы-то не поют. Бывает, иные говорят грубо, ругаются, хэкают, плюются, прямо-таки изрыгают из себя слова, кажется, и с большим трудом даже, а вот этот не таков – говорит мягко, красиво и всё время кланяется, улыбается, будто не сосед к нему заглянул на минуточку, а зашёл в гости самый лучший друг. Что ж, славный человек, славный…
Так ведь и господин Бао Чжи ничуть не менее учтив и приятен. Ах, ах, какой у вас цветник, уважаемый господин Пу Линь, это у вас что? Ах, розы… Надо же, розы. Не узнал! А почему они синие? Ах, особый сорт… Да вы просто волшебник, любезнейший Пу Линь, просто волшебник… А как мне понравился тот труд Сыма Цянь, что вы мне дали, редкостная по своей мудрости книга, а как написана! Ах, если бы все так писали, но, увы, увы, нет сегодня в людях прежнего благолепия, а ведь хотелось бы, хотелось бы узреть что-либо подобное… вот, как в общении с вами, глубокоуважаемый господин Пу Линь!
Стоявший в глубине двора, перед сложенной от ветра стеночкой, господин Пу Линь – каллиграф и собиратель старинных рукописей – даже и не пытался скрыть удовольствия. Ещё бы – не каждый день удаётся пообщаться с таким вежливейшим и приятнейшим во всех отношениях человеком, как этот господин Бао Чжи. Пусть он даже и варвар – наполовину тангут, – но тем похвальнее та страсть, с которой он пытается приобщиться к ханьской культуре. Ах, почаще бы встречались на жизненном пути подобные люди!
– Заходите-ка вечерком на чашку чая, господин Бао Чжи, – наконец пригласил каллиграф. – Посидим, посмотрим рукописи, картины. Похвастаюсь, у меня прекрасные свитки эпохи Цин – «горы и воды», «цветы и птицы». А какие стихи я вам прочту?! Ли Бо! У меня его – три книги. Вы любите Ли Бо?
Бао Чжи застыл, словно громом поражённый, и, картинно приложив руку к сердцу, воскликнул:
– Ли Бо! Люблю ли я Ли Бо?! Я просто обожаю Ли Бо, любезнейший господин Пу Линь.
громко продекламировал Бао Чжи, и сосед его, каллиграф Пу Линь, тотчас же подхватил тему:
Ах, поистине, какой славный человек этот господин Пу Линь!
– К сожалению, вынужден вас огорчить, любезнейший сосед. – Вздохнув, Бао Чжи грустно развёл руками. – Как раз сегодня вечером я приглашён на ужин к некоему господину Лу Синю, вы его, верно, знаете?
– Лу Синь, Лу Синь… – Каллиграф наморщил лоб. – Не тот ли это Лу Синь, что живёт у площади Тигра? Его дом покрыт зелёной черепицей, как и положено шэньши. Он, кажется, следит за чисткой городских уборных?
Бао Чжи кивнул:
– Да, он за этим следит. И ещё – за чистотой городских улиц в западном округе, за банями и за рынком. Ну, там есть такой небольшой…
– Знаю, знаю, – рассмеялся Пу Линь. – Там иногда продают неплохие вещи. Этот господин Лу Синь, кажется, весьма молод и большой модник?
Бао Чжи улыбнулся:
– О, да. Очень большой.
Соседи ещё немного поговорили, обсудили погоду, виды на урожай и последние городские новости, а засим и расстались, уговорившись обязательно встретиться завтра.
Бао Чжи – Баурджин, кто же ещё-то? – зашёл на минутку в свой дом – переодеться и взять зонтик от солнца. Старый слуга, откликавшийся на простое имя Лао – «старик», деловито шаркал метлою по небольшому, вымощенному аккуратными каменными плитками дворику. При виде хозяина старик улыбнулся и, прервав работу, почтительно поклонился:
– Как господин Пу Линь? Вы ведь с ним разговаривали?
Не в меру любопытный старик был этот Лао. Впрочем, его выбрал сам Баурджин, по совету того же Пу Линя, а потому в какой-то степени Лао не стоило особо подозревать. Слишком уж сложно было бы внедрить старика в качестве соглядатая, тем более через соседа. А то, что соседом Бао Чжи окажется каллиграф Пу Линь, никто предвидеть не мог – высокоранговый шэньши Цзяо Ли предложил несчастному беженцу на выбор целых три дома из числа выморочного имущества. Баурджин тщательно осмотрел все три и выбрал этот, располагавшийся на тихой улочке в восточной части города – четверти Синего дракона. Оттого и крыши домов здесь были покрыты черепицей синего цвета, так же как и башни на городских стенах. Кто победнее – но в этом районе таких жило мало, – использовали коричневую или тёмно-красную черепицу, чиновники высокого ранга – ярко-зелёную (такой цвет только им разрешался), ну а кровля императорского дворца, располагавшегося в центре, по традиции, блестела золотисто-жёлтым. Формальности, связанные со вступлением во владение домом, уладились очень быстро и без всяких препон – ещё бы, все, кому нужно было, уже знали, что беженцу из Си-Ся покровительствует сам господин Цзяо Ли, градоначальник. Хм, ещё бы не покровительствовать – ведь как ни крути, а вышло так, что во время нападения разбойников Пограничья господин Цзяо Ли продемонстрировал и храбрость, и недюжинную смекалку, и широту души, о чём при каждом удобном случае без устали твердил Бао Чжи. И добровольные осведомители передавали высокопоставленному шэньши все его рассказы, к вящему удовольствию чиновника. Баурджин всё рассчитал чётко, вынудив Цзяо Ли оказать ему помощь, подстрелить куропатку – в общем, представил его своим спасителем. Всё это чрезвычайно льстило шэньши, быстро уверовавшему в собственные добродетели – храбрость, душевность, смекалку. Да как же не уверовать, когда всё так и было?! Правда, благодаря тонкому расчёту Баурджина и помощи его соратников всё получилось, как и было задумано. И конечно же, господин Цзяо всячески покровительствовал беженцу, человеку, которого он «спас» от смерти, чем и гордился. К тому же Бао Чжи что-то говорил об основании торгового дома…