И, надеюсь, сбежать от Эйдена.
Может быть, если я узнаю, что произошло, я возненавижу его настолько, что перестану реагировать на него так, как сейчас.
Воспоминания о прошлой ночи все еще преследуют меня. Они все еще шевелятся у меня под кожей, как живые существа.
Как я могла испытать такой сильный оргазм? Как я могла так отреагировать на его жестокость?
Становлюсь ли я такой же больной, как он, или это было во мне всегда, а он просто пробуждает это?
Нет.
Я пришла сюда не для того, чтобы думать об Эйдене.
Я встречаюсь взглядом с доктором Ханом, лежа в глубоком кресле, и выдавливаю улыбку.
– Да. Пожалуйста, помогите мне.
Он улыбается, но в его улыбке нет теплоты. Во всяком случае, доктор Хан, кажется, не уверен в этом еще больше, чем я.
– Мне нужно, чтобы ты закрыла глаза и расслабилась.
Скрестив руки на животе, я пытаюсь устроиться поудобнее в кожаном кресле с откидной спинкой.
– Вдохни через нос. Задержи дыхание. Затем выдохни через рот.
Я делаю, как он говорит.
Вдох.
Выдох.
Мы потратили, как мне кажется, несколько минут на это упражнение.
– Попробуй представить, что ты спускаешься по лестнице, – говорит он успокаивающим тоном.
– Лестнице? – спросила я.
– Да. Каждый шаг вниз подобен тому, как если бы ты покидала свое сознание, чтобы достичь подсознания. Ты можешь представить лестницу?
– Наверное. – Я хмурю брови, пытаясь сосредоточиться на визуализации.
– Расслабься, Эльза, – раздается голос доктора Хана напротив меня. – Ничего не выйдет, если ты будешь напряжена. Как насчет того, чтобы ты снова сделала глубокий вдох?
Я могу это сделать.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
В поле зрения появляется лестница. Она черная и мрачная, словно пришедшая прямо из Средневековья. Стены вокруг покрыты плесенью и чем-то серым.
– Предполагается, что я увижу темную лестницу? – В моем голосе слышится дрожь.
– Это твое подсознание, – говорит доктор Хан. – Не сопротивляйся, прими это.
Я сжимаю губы в линию, чтобы они перестали дрожать.
– А теперь сделай шаг вниз.
Дрожащей ногой я делаю один шаг вперед, но не решаюсь сделать еще один. Я боюсь, что старая лестница исчезнет, и в конце концов я провалюсь в темную дыру.
– Смелее, – спокойным голосом призывает доктор Хан.
Я хватаюсь за стену, чтобы сохранить равновесие, и следую его инструкциям.
По одному за раз.
Один шаг за другим. Здесь темно настолько, что вскоре у меня пропадает зрение. Я не могу видеть то, что находится за пределами меня, как бы сильно ни щурилась.
Но я могу это сделать.
Мне нужно это сделать.
– Замедлись и отключись. – Низкий голос доктора Хана доносится словно из другой комнаты. С каждым словом его голос становится все более отдаленным. – Замедлись и отключись… Замедлись и отключись… Полностью отключись.
Голос доктора Хана пропадает.
Или это то, что я думаю? Я верю, что он разговаривает со мной и о чем-то спрашивает, и я, возможно, ему отвечаю, но не замечаю этого.
Я оказываюсь перед деревянной дверью, которая словно взята прямо из документальных фильмов о Второй мировой войне. Я нажимаю на ручку трясущимися руками.
Резкий белый свет слепит мне глаза.
Нет, он не белый. Он… красный.
Я прищуриваюсь, пытаясь заглянуть за него. Атмосфера похожа на густое кроваво-красное желе. Как те красные комнаты, которые используются в фотографии.
Только это не красная комната. Нет.
Это… мой дом.
Мой дом в Бирмингеме.
Я стою посреди просторной гостиной с элегантными обоями в цветочек.
Он такой большой, что по сравнению с ним я кажусь муравьем. Диваны «честерфилд» и высокие картины намекают на изысканный вкус.
Это почти как жилище богатого человека.
Статуи львов стоят повсюду. Рядом с широкой лестницей. По дороге ко входу. Рядом с высокими французскими окнами.
Везде.
Я содрогаюсь от этой картины.
Сколько бы я ни моргала, красный свет не исчезает. Осторожными шагами я подхожу к одному из высоких окон, из которого внутрь проникает свечение.
И замираю перед ним. Пахнет чем-то… горелым? Горелой плотью?
Когда я смотрю в окно, то вижу большой сад с неухоженными деревьями и увядающими цветами.
Он тоже красный – если не краснее, чем внутри дома. Даже солнце излучает красный свет.
Вдалеке поблескивает озеро. Оно темное и будто чернильное. Даже свет не спасает от непроглядной тьмы.
Дрожь пробегает по моему позвоночнику, и я отвожу взгляд в сторону.
Я не хочу смотреть на это озеро.
Напротив меня на качелях сидит светловолосая женщина. Ее хрупкие бледные руки обнимают ребенка, который сидит у нее на коленях, и она раскачивается взад-вперед. Ребенок находится ко мне спиной и полностью спрятан на коленях женщины, так что я не могу его разглядеть.