Она не эта девушка.
Ее руки покраснели, а это значит, что она, должно быть, занимается этим уже некоторое время.
— Эльза, — зову я ее по имени.
Она не обращает на меня внимания, будто меня не существует. Она продолжает мыть, мыть и мыть.
С такой скоростью ее руки будут кровоточить.
Я подхожу к ней и беру ее за руку.
Она отталкивает меня и вновь засовывает руки под кран.
— Они грязные. Мне нужно их помыть.
— Они не грязные, Эльза.
Я снова пытаюсь оттащить ее, но она вырывается.
Я позволяю ей. Любой тип силы окажет на нее прямо противоположное воздействие.
— Я видела тебя, — шепчет она.
— Ты видела меня, — повторяю я, не зная, к чему она клонит.
— Ты был прикован цепью в подвале. Вот причина шрама на твоей лодыжке. — ее нижняя губа дрожит, и ее мытьё рук становится более агрессивным. — Это были мама или папа?
Мой левый глаз дергается.
Она помнит.
Она наконец-то, блядь, вспомнила.
— Нет. Не говори мне этого, — выпаливает она. — Мне кажется, я знаю. Когда Джонатан сжег фабрику Итана дотла, папа, должно быть, похитил тебя, чтобы отомстить Джонатану. Коула и Ксандера похитили по ошибке, поэтому их вернули почти сразу же, и похитители никогда не просили выкупа. Итану не нужны были деньги. Он только хотел ударить Джонатана там, где больнее всего.
Я по-прежнему молчу. Если она вспомнит, все остальное начнет обретать смысл.
Она умна, чтобы соединить все точки.
— Но ведь это не папа держал тебя, не так ли?
— она моет. Моет. Моет. — Это была мама. Хуже всего то, что я не думаю, что ты был первым мальчиком, которого она держала в подвале после смерти Илая. Но обычно они исчезали через день. Ты единственный, кого она продержала так долго.
— слеза скатывается по ее щеке и прилипает к верхней губе. — Ты единственный, кому она причинила такую боль.
Мое лицо остается прежним. Я знал, что это время придет. Знал, что Эльза вспомнит, но слышать ее сдавленный тон и наблюдать, как она изо всех сил старается не сломаться, больнее, чем я думал.
Я хочу обнять ее.
Защитить ее.
Но сомневаюсь, что она позволит мне.
— Я ее точная копия.
Она наконец перестает мыть, но ее руки остаются под водой. Ее глаза встречаются с моими.
Эти ярко-голубые, голубые глаза.
Они обведены слезами и красны, будто она плакала с тех пор, как я оставил ее десять лет назад.
— Как ты можешь смотреть мне в лицо? — ее голос едва слышен шепотом.
— Я же говорил тебе, — бормочу я. — Ты была призраком.
— Ты увидел во мне мою мать в тот первый день в школе, не так ли?
Ее голос срывается, словно она не хочет произносить эти слова.
Она права. И иногда я вижу ее, когда она выходит из своей стихии.
Но я ни разу не принимал ее за кого-то другого.
Это Эльза.
Моя Эльза.
Я буду бороться с гребаными призраками, если придется.
— Ч-что сделала мама, Эйден?
У нее дрожат руки и ноги. Она вся дрожит, будто сходит с ума от прилива адреналина.
— Не надо.
— Не надо чего?
— Не задавай вопросов. Не сейчас. — я вытаскиваю ее мокрые руки из-под воды и держу их в своих. — Я хочу почувствовать тебя, Эльза. Я хочу запечатлеть себя под твоей кожей так же глубоко, как ты запечатлела себя под моей.
— Как? — она всхлипывает, задыхаясь от слов. — К-как ты можешь хотеть меня, когда я ненавижу себя прямо сейчас?
— Ты можешь ненавидеть себя, но я все равно буду хотеть тебя, милая. — я притягиваю ее к себе и хватаю за бедра. — Я же говорил тебе, что буду защищать тебя, помнишь?
Она смотрит на меня разбитыми голубыми глазами.
Этот взгляд вызывает у меня желание вырвать свое сердце и положить его к ее ногам.
Точно так же она смотрела на меня, когда впервые увидела в подвале своих родителей.
И взгляд, который она бросила на меня, когда я в последний раз видел ее в том гребаном доме.
Это она. Не ее мать.
Эльза всегда отличалась от монстров, которые правили ее жизнью.
Иногда она может быть ими, но в глубине души она не изменилась.
Она не стала такой, как я.
Используя ее бедра, я толкаю ее, пока она не упирается спиной в стену.
— Я хочу тебя. Я нуждаюсь в тебе. Ты единственная, кто мне когда-либо будет необходим.
— Эйден... — ее мокрая, покрасневшая рука теряется в моих волосах. — Я... мне очень жаль. Мне так жаль.
— Мне тоже, милая.
Потому что я втянул ее в войну против Джонатана, которую мы оба можем проиграть.