Я сама этого не принимаю.
— Ты не должен шутить об этом, — шепчу я.
— Я не шучу. Мне все равно, кто или что ты, пока ты моя.
Моя нижняя губа дрожит, и волна истерики, поднявшаяся ранее, грозит обрушиться.
— Что, если... что, если я причиню кому-нибудь боль?
— Почему ты так думаешь?
— Мне постоянно снятся кошмары о лужах крови. Нормальному человеку не снилось бы подробное. Я д-должно быть, причинила кому-то боль раньше.. верно?
— Возможно, ты была той, кто пострадал.
Я отстраняюсь.
Он делает паузу, вытирая мои волосы.
— Ты знаешь, не так ли? — я задыхаюсь от слов.
В его чертах происходит небольшое изменение, прежде чем снова появляется это бесстрастное лицо.
— Я знаю что?
— Скажи мне, Эйден, пожалуйста. — я двигаюсь на его эрекции. — Я сделаю все, что угодно.
— Остановись. — он крепко сжимает мою руку, заставляя всхлипнуть. — Я не стану трахать тебя, когда ты в таком состоянии.
— В каком? — разочарование и страх перед неизвестной хваткой в моей груди вспыхивает, и я просто срываюсь. — В беспорядке? Что я как чертова маньячка? Я причинила боль своей тете в больнице, Эйден! Рана, которую я оставила на ее запястье, настолько глубокая, что я не могу смотреть ей в глаза, не ощущая себя монстром. Я поцарапала тебя в тот раз и только что чуть не разбила Сильвер голову об асфальт. Я продолжаю нагнетать обстановку, не имея возможности остановить это, а ты, блядь, отказываешься рассказать мне, о случившемся!
Резкие вздохи вырываются из меня после вспышки. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он хватает меня за плечо и прижимает к своим коленям.
— Как думаешь, тебе станет лучше, если ты узнаешь правду? — он выговаривает каждое слово.
— Конечно!
— Поверь мне, милая, все станет намного, блядь, хуже.
— Позволь мне решить. Это моя жизнь, Эйден. Моя! Я устала от людей, которые принимают решения за меня. Позволь мне облажаться самой! Я возьму на себя ответственность.
Он отбрасывает полотенце, крепко обнимает меня за талию и встает.
Меня кидают на кровать, прежде чем я успеваю подумать о том, что происходит. Эйден бросается на меня и разрывает мою рубашку. Я ахаю, когда пуговицы разлетаются во все стороны. Звук замирает у меня в горле, когда я смотрю на его безумное выражение лица.
Он вот вот сорвется.
И я та, кто довела его до крайности.
— Хочешь знать, да?
Он хватает лифчик за середину и расстегивает его.
Я вскрикиваю, но не только от неожиданности. Нет. Его грубая сила всегда сводила меня с ума, нравится мне это признавать или нет.
Он нависает надо мной, оседлав мой живот коленями, и хватает меня за грудь своей жесткой рукой. Его пальцы впиваются в плоть, а мои конечности дрожат.
Как будто это возможно, его глаза темнеют еще больше.
Как будто его нет со мной.
Я теряю его из-за его демонов.
— Э-Эйден?
Его свободная рука сжимает мое горло, убивая мои слова и воздух. Когда я пытаюсь заговорить, он усиливает хватку. Едва несколько вдохов достигают моих легких.
— Давай начнем с этого шрама, — его голос спокоен. Пугающий тип спокойствия. — Ты знаешь историю этого шрама, а?
Я извиваюсь, цепляясь за его руки.
Он сжимает сильнее, перекрывая небольшой запас воздуха, который у меня остался.
— Будь. Блядь. Спокойной.
Если я продолжу сражаться, это будет война физической силы, и я в ней не выиграю.
По уму, а не по силе.
Я позволяю своим рукам упасть по обе стороны от меня.
Просто так, Эйден медленно ослабляет хватку на шее, но полностью не отпускает.
Я резко втягиваю воздух и внимательно наблюдаю за ним.
Эйден массирует мое горло и точку пульса с навязчивым интересом, прежде чем его металлические глаза скользят вниз к моей груди.
Нет, не к моей груди.
К моему шраму.
Он наклоняется и покусывает мякоть, затем засасывает ее в рот.
Шок отдается эхом во всем моем теле.
Прекрати это.
Он проводит языком по коже, облизывая ее, прежде чем так нежно прикусить.
Остановись.
Его нападение продолжается и продолжается, пока я не начинаю хныкать.
Хотя его прикосновение и мягкое, оно причиняет боль.
Оно разрезает меня, как острый предмет.
Я истекаю кровью.
Это больно.
Где-то в моей голове это чертовски больно.
Его зубы и щетина задевают шрам, когда он говорит напротив.
— Этот шрам признак твоей слабости. Совсем как мой. И знаешь, что, милая? Нам не позволено быть чертовски слабыми.
Я тяжело дышу, глядя на него. Наконец он поднимает голову и встречается со мной взглядом своим темным и подергивающимся левым глазом.
Он взбешен.
Нет. Он в ярости.
Но, похоже, все это направлено не на меня.
По крайней мере, надеюсь, что нет.
Потому что прямо сейчас я чувствую себя ближе к Эйдену, чем когда-либо раньше.
Его шрам и мой шрам.
Его сердцебиение и мое сердцебиение.
— Наши шрамы связаны? — спрашиваю я тихим голосом, боясь, что более тон высокий испортит момент.
Тишина.
Я обхватываю его руку своей и медленно снимаю ее со своего горла. Я удивлена, что он мне позволяет. Он даже не останавливает меня, когда я сажусь, заставляя его тоже сесть.
Мои пальцы дрожат, когда я расстегиваю пуговицы на его мокрой рубашке. Я чувствую, как его глаза следят за мной, почти проделывая дыру в моей макушке, но он не останавливает меня.
Я снимаю рубашку с его плеч и позволяю ей упасть на пол. Я пытаюсь заставить его повернуться, но он качает головой.
Поэтому я делаю то единственное, что могу.
Я прижимаюсь грудью к его твердой груди и обнимаю его за спину. Кончики моих пальцев скользят по следам пореза.
Он напрягается.
Это всего лишь крошечная реакция, но со стороны Эйдена это все, чего он не говорит — и не хотел бы — говорить.
Это доказательство того, что у него шрамы не только снаружи, но и внутри.
Как у меня.
— Мне очень жаль, — шепчу я, вдыхая его запах, смешанный с дождем.
— Почему ты сожалеешь о том, чего не делала?
— Мне жаль, что ты прошёл через эту боль.
— Что заставляет тебя думать, что я испытывал боль?
Его голос тихий, слишком тихий, я едва слышу его.
Мои глаза наполняются слезами.
— Мой шрам ужасно болел, когда я его получила, и уверена, что тебе тоже было очень больно.
Он по-прежнему молчит.
На мгновение я продолжаю обнимать его, даже когда он не обнимает меня в ответ.
Он просто сидит посреди кровати, как статуя, и позволяет мне обнимать его.
Я не против.
Он был рядом со мной во время моих ночных кошмаров, это меньшее, что я могу сделать.
Я хочу молча поддержать его, как он это сделал со мной.
— Этим друзьям было скучно, — говорит он нейтральным голосом. — Разум заставляет тебя совершать много дерьма, когда тебе скучно. Но они не были нормальными скучающими людьми. Они были скучающими садистами.
Он замолкает, и я отодвигаюсь, изучая его. В его темных глазах вспыхивает огонек. Обычно это означает, что он позволяет своему дьяволу выйти и поиграть.