Мое сердце обливается кровью при мысли, что Эйден был со мной только в соответствии с планом Джонатана.
По какой-то причине мне нужно услышать это из его уст.
Если я услышу, то смогу возненавидеть его по-настоящему.
— Скажи это. Ты такой всемогущий и никогда не лжешь, верно? Так что, блядь, скажи это, Эйден! Скажи, что все это было игрой.
Он остается на стуле, но смотрит на меня свысока, словно хочет меня придушить.
Затем его левый глаз дергается.
Мне следовало бежать. Мне следовало бы съежиться, но я этого не делаю.
Или, скорее, у меня нет такой возможности.
Эйден встает и, прежде чем я успеваю это осознать, он прижимает меня к кровати. Его рука обхватывает мои запястья, и он хлопает ими по спинке кровати над моей головой, усаживаясь верхом на мои колени.
— Это игра. — он кипит. — Да, Эльза, это была игра, но ты отказалась играть по гребаным правилам.
— По каким правилам?
— По моим.
Я смеюсь, звук невеселый и немного истеричный.
— По твоим правилам? Это включает в себя уничтожение меня, как ты сказал в тот первый день, когда мы встретились?
Он ничего не отвечает и просто продолжает нависать надо мной, как мрачный жнец, с темными глазами и черными как смоль волосами.
— Это были твои правила или правила Джонатана? — я издеваюсь. — Потому что кажется, что именно он контролирует игру.
— Джонатан меня не пугает, милая. — он крепче сжимает мои запястья. — И он также не должен тебя пугать.
Я усмехаюсь, хотя мое сердце обливается кровью.
— Ты начинаешь другую игру, Эйден? Собираешься заставить меня снова доверять тебе только для того, чтобы я влюбилась сильнее? Знаешь, это то, что Джонатан сказал Сильвер на днях. Он сказал, что добыча должна падать сильнее, если она знает, что опасности нет.
— Не позволяй им встать, между нами. Забудь о них.
— Забыть о них? — я кричу, злые слезы застилают глаза. — Я уже многое забыла, Эйден. Я забыла о своих родителях и брате. Я забыла, кто я такая, на десять чертовых лет, так что не смей говорить мне, что я должна забыть! На самом деле, нет. Одно исключение. Я забуду о тебе все.
— Забудешь обо мне все, да?
Его тон спокоен, но холоден.
— Да. — мое сердцебиение учащается с каждым словом. — Ты использовал меня и высмеял. Я и так уже развалина. Теперь ты счастлив?
Его губы прижимаются к моим. Он целует меня с нежностью и страстью, от которой у меня перехватывает дыхание.
Рыдание подступает к горлу. Слезы, которые я сдерживала весь день, проливаются.
Он облизывает мою нижнюю губу, уговаривая открыться.
Открыться и сделать что? Стать такой же дурой, какой я была с начала года?
Влюбиться в него снова и снова только для того, чтобы пострадать?
Я кусаю его нижнюю губу, но это только делает его поцелуй еще более жестоким.
Он распускает мои волосы и сжимает их в кулаке. Его язык проникает внутрь и требует моего. Он целует меня до тех пор, пока в моих легких не остается воздуха.
Наконец он отстраняется и рычит мне в рот:
— Обо мне нельзя забывать, милая. Это, блядь, ясно?
— Тогда скажи мне правду, Эйден! Если ты этого не сделаешь, клянусь Богом, я возненавижу тебя.
— Ты возненавидишь меня, — с угрозой повторяет он, крепче сжимая мои волосы.
Эйден не любит, когда ему угрожают, но к черту его. Он и так достаточно мне угрожал. Пришло время ему попробовать свое собственное лекарство.
— Я возненавижу тебя, — убежденно повторяю я. — Мне все равно, займет ли это у меня месяц, год или десятилетие, но я забуду о тебе.
Его левый глаз дергается, и он смотрит на меня так, словно бросает вызов.
Чтобы испытать его и понести последствия.
Я свирепо смотрю на него в ответ, не отрываясь.
Воздух колышется от напряжения, когда ни один из нас не отрывает взгляда.
После того, что кажется вечностью, когда мы смотрим друг на друга, он отпускает меня.
Я убираю руки, но он не слезает с меня. Как будто он нуждается в близости.
И возможно. Просто, возможно, я тоже в этом нуждаюсь.
Не знаю, когда Эйден стал единственным человеком, в котором я всегда нуждаюсь рядом.
Он просто мне необходим.
Поскольку он молчит, я решаю взять это в свои руки.
— Друзья, о которых ты мне рассказывал, это Джонатан и мой отец, верно?
Это имеет смысл со всей частью магната и тем, как они оба женились на психически больных девушках. Алисия и моя мама были всего лишь частью пари Кинга и Стила.
Он кивает.
— Ты сказал, что было пари, которое все испортило?
— Деловое соглашение, — говорит он, и впервые Эйден не смотрит мне в глаза.
Он смотрит на мой шрам через маленькое отверстие в халате.
Меня так и подмывает скрыть это, но я не хочу останавливать поток.
— Какого рода? — я спрашиваю.
— Они часто делали ставки на то, кто заработает больше денег за счет валового производства в течение месяца.
— Это кажется нормальным.
Его глаза прочерчивают дыру в моем хирургическом шраме, пока он говорит.
— У Джонатана имелась внутренняя информация о том, что валовая продукция Итана превзойдет его, а Джонатан не проигрывает. У него был инсайдер на сталелитейных заводах, срывавший производство. Предполагалось, что это будет пожар посреди ночи, но инсайдер все испортил. Угольный завод Стил загорелся днем, когда там находилось много рабочих. Было много человеческих жертв и катастрофический ущерб фабрике.
— Это звучит знакомо... — я ахаю. —
Великий бирмингемский пожар. — он кивает. — Но, когда я прочла об этом в статье, никто не упомянул, что завод принадлежал Стил. Даже статья о домашнем пожаре создавала впечатление, что мои родители не были важными людьми. Они не упомянули, что мой отец владел фабриками. Конечно, я не прочитала всю статью целиком, но все же.
— Это, должно быть, Джонатан. Он контролирует СМИ любым способом, каким захочет. Кроме того, Итан Стил был очень скрытным человеком. Он не привлекал к себе внимания, как Джонатан.
— Почему твой отец похоронил смерть моих родителей, будто это ничего не значило? Подожди... — я смотрю на него широко раскрытыми глазами. — О-он имел к этому какое-то отношение?
Он остается спокойным и качает головой.
— Джонатан это многое, но он не убийца.
— Тогда почему он стёр всю информацию про пожар?
— Потому что это напрямую связано с великим Бирмингемским пожаром. Он не хотел, чтобы его имя и фамилия упоминалась в трагедии национального масштаба. — он глубоко вздыхает. — Поскольку производство Стил было затруднено, Джонатан выиграл в том месяце, но потерял больше, чем деньги.
— Например, что?
Глаза Эйдена, наконец, встречаются с моими, и они кажутся остекленевшими, словно внутри что-то совершенно мертвое.
— Алисию.
Мое сердце болит при упоминании ее имени. Она была просто еще одной пешкой в игре Джонатана и Итана.
Как мама.
Как Эйден.
Как я.
Я поднимаю руку и глажу его по щеке прямо под родинкой.
— Ты скучаешь по ней?
— Нет. — выражение его лица не меняется. — Какой смысл скучать по тому, кто никогда не вернется?