— Куда прёшь? Не положено!
— Пусти, — вырываюсь, — я по делу!
— Знаем мы таких! Все по делу, а потом бомбы взрывают!
Это он в точку попал — весь участок уже на ушах стоял. Грохот взрыва все слышали.
Выволок меня полицейский на улицу, а тут коляска подкатила. В ней Бургачёв с какой-то девицей. Коляска дорогая, кучер важный, лошадка запряжена — серая в яблоках. Девица вся из себя нарядная, в шубке собольей. Сразу видно, при деньгах.
Бургачёв из коляски выскочил, девице ручку поцеловал. Коляска с девицей укатила.
Тут он нас увидел:
— Эт-то что такое?
— Да вот, ваше благородие, разжалованного поймал! — полицейский меня за ворот тряхнул. — Пролезть пытался!
Я говорю:
— Ваше благородие! Срочное донесение от Василия Викентьевича! Дозвольте доложить, только внутри, во избежание паники!
Помрачнел Бургачёв. Коротко приказал:
— Отпустить. Ты — за мной.
Прошли мы в кабинет, тут я ему про взрыв поезда и рассказал. Говорю:
— Принимайте командование, ваше благородие.
Он аж вспотел весь:
— А как же Иван Витальевич?
Я ему:
— Считайте — нету его. Викентий Васильевич теперь главный. Да и то... — я изобразил хромую ногу и костыль.
Бургачёв глаза выпучил, кадыком подвигал, будто подавился чем. Похоже — не рад.
***
Собрались мы в кабинете его высокородия — все кто мог. Приставы, суровые пожилые дядьки, на стульях уселись. Я в уголке пристроился.
Бургачёв бумажку достал, всю исписанную. Когда только накатать успел. Мелким почерком, с двух сторон.
Развернул бумажку, только рот открыл, а самый пожилой пристав спросил:
— Верно ли, что Иван Витальевич при смерти?
У Бургачёва аж глаз задёргался. Конечно, он уже с порога всем объявил. И вот опять. Глянул на меня:
— Стажёр, доложите!
Встал я, доложился:
— Господин полицмейстер без памяти лежит. Состояние тяжёлое. Его высокородие мне лично сказали — плох Иван Витальевич. Так что теперь он за него, а его благородие Бургачёв — за Викентия Васильевича.
Пристав вздохнул тяжело. Остальные лица печальные сделали. То ли по его высокородию скорбеют, то ли Бургачёва над собой не хотят.
— Да точно ли есть виновные? — встрял другой пристав. — Паровозы эти — придумка заграничная, ненадёжная... то ли дело лошадки. Сел и поехал. Любо-дорого!
— Верно! — поддержал другой. — Чему у лошади гореть? Разве что пёрнет. Да и то корова пердит сильнее...
Бургачёв аж побагровел весь. Ладонью по столу как хлопнет:
— Его высокородие сказал искать виновных, значит — будем искать!
А я смотрю — желающих нет. Все приставы мрачные, на стульях ёрзают, как бы сбежать из кабинета поскорей.
Бургачёв рубит:
— По первому пункту плана! Первым делом инородов проверить. Кто больше всех зол на государя и его верных слуг? Они! Орги и гобы. По второму пункту — сей же час пройтись с обысками по известным адресам...
— Людей где взять, ваше благородие? — снова встрял пожилой пристав. — И так уже с ног сбились, которые сутки не спим, все на ногах. До ветру отойти нельзя.
— Попрошу не перебивать! — шипит его благородие. — Пункт третий...
И так до конца бумажки дочитал. Слушаю, а меня в списке не назвали. Будто нет стажёра Найдёнова.
Конечно, с одной стороны хорошо, что про меня забыли. Нет работы — сидим курим, расслабляемся. С другой стороны, всё равно ведь найдут и к делу приставят. На морозе в карауле стоять у какой-нибудь будки. Или в участке на ресепшене сидеть, задницу отсиживать до пенсии. Кто будет продвигать чувака с печатью полукровки?
Нет, я уже решил — буду карьеру делать. Своими силами. Вспомнил дружка Егора с истфака. Как бы он наверх до самого царя добрался. А я чем хуже? Знаний маловато? Так не беда, книжки почитаю, людей порасспрошу, мозги напрягу. Иначе так и сгинет Димка Найдёнов в безвестности. Кому это надо? Вот именно — никому. Зато польза от меня может быть для отечества... ух! Я же столько всего знаю... Любой астролог обзавидуется. Главное — не спешить, с умом к делу подойти. Не то за чокнутого примут и в психушке запрут — с Наполеоном. Или с Кутузовым, в соседней палате. Для начала найду тех, кто поезд взорвал. Заодно местного мафиози Рыбака выведу на чистую воду. А там уже — повышение, награды всякие...
Дождался я, пока приставы из кабинета выйдут. Бургачёв стоит, бумажку свою в руках комкает, сам весь красный, потный. Волнуется, видать.
Меня заметил, как рявкнет: