За прошедшую ночь она перебрала в уме все возможные причины, почему ее схватили, но вариант с хакерским клубом «Черный гном», к которому она когда-то принадлежала, как-то не приходил ей в голову.
– У нас просто не оставалось времени на проведение переговоров в цивилизованной форме. Поэтому пришлось прибегнуть хотя и к грубому, но весьма эффективному методу.
В этот момент Аня оторвалась от игры в «Нинтендо» и подбежала к Веронике.
– Мама! Мне надо что-то тебе сказать.
Она наклонилась к ней. Тихо-тихо, так, что Вероника едва ее услышала, дочка прошептала:
– Он противный.
Вероника отстранилась и сказала вслух:
– Да. Ты права.
Антон Ильич в это время с интересом разглядывал их через свои очки. Она подумала, что он тоже, наверное, удивлялся, как они не похожи друг на друга. Но, проводив взглядом девочку, пока она возвращалась к игре, он неожиданно спросил тихим голосом:
– Как она прижилась в Америке?
Вероника вздрогнула. Это означало, что он знал ее историю и покопался в ее биографии даже более тщательно, чем она предполагала. Неприятное открытие, потому что оно давало ему преимущество. А она о его мотивах и о нем самом не знала ничего, кроме имени и отчества.
– Все в порядке, – сказала она, чтобы завершить неприятную тему. – А за форму приглашения вам еще придется ответить.
– Ну, не скажите! Я уверен, что мы договоримся. Американцы любят деньги.
– А русские их не любят?
Он рассмеялся.
– И некоторые русские тоже. Но у нас все еще сохранилась такая категория, как духовность. И большинство русских ставят ее выше материальных благ.
Вероника просто опешила. Такого она не ожидала.
– Что-то я не встречала таких.
– А это – потому что вы общались лишь с продажными шакалами или просто с бандитами. А Россия другая. Она осталась последним оплотом духовности в современном мире.
– Вы и себя причисляете к другой России?
– Конечно. К новой, возрождающейся России.
– Тогда почему же пошли служить в репрессивную организацию?
– Она уже давно не репрессивная, а в настоящих условиях единственная, которая способна удержать Россию от развала. Других просто не существует. Они все прогнили изнутри. Надо лишь найти идею, способную объединить людей вокруг нее.
Это было открытием. Оказалось, перед ней сидел борец за идею. А что же от нее-то требуется?
– И что вы от меня хотите? Чтобы я придумала для вас идею?
– Ну, на это вы не способны. Найдутся другие. А вы можете послужить за деньги. Возьмете их и полетите себе обратно в Америку.
– И кто же мне их даст? Вы?
– Нет. Я не могу предложить вам такие деньги, которые бы вас устроили. А вот ваши друзья смогут.
– И кто же это?
– А те самые, которые взломали наши машины. Я слышал о них, но не имею выходов на этих ребят. А у вас они есть. Вот и убедите их сделать для нас одну работу. Мы рассчитаемся с ними, а они с вами. И все останутся довольны.
– Ну, я не знаю, что это за работа.
– Обычная, нормальная работа. Взломать, украсть, принести нам и получить компенсацию за потраченное время. То же самое, что они, а я уверен, что и вы тоже, делали раньше. Какая вам разница, от кого деньги получать.
Он криво усмехнулся:
– Деньги не пахнут. Так у вас говорят?
– Это у вас так говорят. Но я не уверена, что захочу этим заниматься. Даже за деньги.
– Захотите, когда узнаете, сколько. Вы же американка. Ну а если нет, то вам придется сидеть в этих комфортабельных условиях до тех пор, пока не согласитесь.
Вчера вечером она уже обследовала эти условия. Не умрешь, конечно, но комфорт минимальный.
– Вы будете силой удерживать иностранных граждан?
– А кто знает, что вас удерживают? Кто вообще знает, что вы в Москве?
В этом он был прав.
Антон Ильич поднялся.
– Подумайте над этим!
Дверь за ним закрылась.
– Подумайте над этим! – передразнила его Аня, оторвавшись от «Нинтендо», и показала двери язык.
«А ведь он опасен. С борцом за денежные знаки можно договориться. А с борцом за идею – нет».
Думать пришлось целый день. Никто их не тревожил, и совершенно нечего было делать. На полке лежали полтора десятка пожелтевших книг, изданных еще при СССР, но читать их совсем не хотелось. Груда старых журналов. Небольшой старенький телевизор в углу, который показывал семь каналов. Смотреть тоже не хотелось. Окна наглухо замурованы и покрыты белой краской, чтобы ничего не просматривалось.
Аня изнывала от безделья и все время спрашивала:
– Когда мы отсюда уедем?