Выпад! В лицо одетому в кожаные доспехи всаднику, сверху вниз тыкающему копьем куда–то вниз перед собой, я достаю его, следующий успевает отвернуть рожу, острие скользит по нащечнику шлема вниз, и втыкается в шею, как раз над воротником старой железной кирасы. Мой сосед сбоку, тоже орудующий пикой, вдруг опрокидывается на спину — из–под козырька шлема — шапели торчит хвостовик арбалетного болта (гореть в аду тем, кто продает современное оружие дикарям!). Острие моей пики на мгновение застревает в грудной клетке вражеского воина, ее перехватывают, удар — и у меня в руках практически бесполезный двухметровый деревянный обрубок, а дальше вспышка, и мир погружается в темноту…
Тогда я пришел в себя глубокой ночью. Меня завалило телами мертвых — и своих и чужих, и поэтому, видимо, меня не затоптали в битве, а после нее не дорезали победители. Я видел их — при свете факелов они бродили по полю, перекликались на своем собачьем языке, искали своих раненых, добивали наших, тех, кто еще дышал, собирали трофеи. Мне повезло еще раз, кроме легкого сотрясения, которое, видимо, произошло от попавшего вскользь в шлем арбалетного болта, у меня не было ничего серьезного. Пробравшись незамеченным через остатки разграбленного и сожженного обоза я добрался до реки, там скинул кольчугу, поддоспешник, связал рубашкой пару досок из телег, и, опираясь на этот импровизированный плот, отдался на волю течения реки…
Тогда я выбрался, и дал показания прокуратору империи и наместнику провинции, кроме меня вышло еще десятка полтора человек. Арэол мне рассказывал потом, что Император, сам в прошлом вояка знатный, потеряв один из кадровых легионов, впал в дикую ярость, и генерала, который сбежал с помощью портального артефакта, приказал посадить на кол, Но после, поостыв, милостиво заменил трусливой мрази столь позорную казнь публичным колесованием. Достойная смерть для такой крысы как он, а его влиятельный папаша потерял теплое место и принял опалу.
Как же все таки тяжело это вспоминать — а в состоянии медитации, картины прошлого встают перед глазами, словно во плоти. Странное ощущение, словно дури накурился и у меня галлюцинации. Может, все–таки не зря наставники в Академии магии настоятельно советовали полностью очистить разум перед медитацией, и поддерживать таковое состояние все время? Чувство реальности давно было утеряно, и мне показалось, что я вижу свое тело со стороны: растрепанный парнишка с забинтованным животом, лежащий на кровати и бессмысленно пялившийся в потолок. Глаза у него совершенно остекленели и не двигались, он, похоже, даже не дышал.
А, нет, показалось — все–таки его грудная клетка едва заметно вздымалась. Меня же охватил вдруг беспричинный, казалось бы, страх, так и остаться бестелесным духом. Нет, где–то в глубине души сидело понимание того, что вся эта жуть исчезнет, стоит лишь прервать медитацию, но в этот раз чувства оказались сильнее разума, и я рванулся обратно в тело…
Какие, однако, знакомые затопленные коридоры. Не сказать, что я был им не рад: цель все же достигнута, хотя путь во Внутренний Мир оказался для меня тернист. Надо бы дорожку–то сюда попроще отыскать, а то если придется раскорячиваться так каждый раз, то я не знаю, может и ну его? Обходился же без этого самого Мира столько времени! Хотя… Тут сидит источник силы, и два источника знаний…
Нет, «ну его» — не наш метод.
Все будет моим. Да и это ощущение, между сном и явью, я запомнил, и надеюсь, смогу его достичь без столь суровых спазмов.
Минато был мне не рад, и Кушина была мне не рада. Да что уж там, и лис мне не был рад тоже. Эх, печаль мне… Чувствую себя здесь чужим.
Пока искали оставшиеся закладки, дабы сокрушить их ко всем бесам, обсудил с родителями этого тела сложившуюся ситуацию, и наметки плана, по удалению той шкатулки с многохвостым и не менее многозубым сюрпризом, исполняющей обязанности местного джинчуурики, из пределов деревни. Минато же сообщил мне неплохую новость: по его прикидкам, на то, чтобы лис доломал печать до такого состояния, в котором она перестанет мешать его злодейским порывам, ему (лису) понадобится от шести до девяти месяцев. Точнее сказать невозможно.
Новость хороша: запас времен есть, и не надо нестись куда–то сломя голову, есть время все обсудить, продумать, подготовиться.
Тем не менее, просто сидеть на жопе ровно я не собирался: проблема назрела, надо ее решать. Почему бы и не сейчас? Уж если решать — тогда решай, а если решил — за дело — так я всегда поступал (или старался, по крайней мере). Не стоит ждать до последнего, в общем, мало ли что еще может произойти.