– Что тебе нужно? – её пальцы дрожали.
Он достал пачку сигарет, закурил, медленно выдохнул дым: «Ты».
Дрожь поднялась до локтей, доползла до плеч и растеклась по всему телу. Он курил, улыбался и смотрел на неё. Она неожиданно осознала, что достигла предела страха. Бояться ещё больше она просто не могла. Он стоял, смотрел, курил. Страх переплавился в гнев.
– Оставь меня в покое! Сгинь! Исчезни! – её голос звенел.
– Как скажешь, – он бросил окурок и исчез, оставив после себя клочок примятой травы.
Она, обессилев, села на землю. Из глаз потекли слезы.
Она не помнила, сколько сидела так, плача и содрогаясь. Постепенно слёзы иссякли. Она заставила себя подняться. В тополях шелестел ветер. Где-то высоко и отрывисто кричала птица. Девушка медленно и осторожно подошла к месту, где совсем недавно стоял мужчина, и посмотрела на пятачок примятой травы. Она не знала что надеялась там увидеть. Обугленные отпечатки копыт? Неплотно захлопнувшийся люк?
К первой птице присоединилась ещё одна. Ветер крепчал. Она обошла примятую траву по широкой дуге и вышла на тропинку. По глади реки кто-то плыл в весельной лодке. Ветер доносил отзвуки гитарной мелодии. Она шла по узкой тропинке к невидимому за тополиной рощей мостику над водопадом, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.
Улицы Старокузнецка знакомые с глубокого детства всегда утешали и поддерживали её. Светлая ностальгия согревала и успокаивала. Оставив позади железный мост и Водопадный ручей, девушка окунулась в исцеляющее тепло знакомых дворов и улиц. Она не выбирала направление, бесцельно блуждала, выходила под солнечные лучи и пряталась в тень. Через час она уже не верила в реальность произошедшего, признав его галлюцинацией, красочным дебютом. Признание, принятие, психической болезни, наверно это шизофрения, далось ей довольно легко. Зато возникшая неотвратимая необходимость как-то с этим жить колола тысячей иголок. Её пугала реакция знакомых, друзей и родственников, которые рано или поздно всё равно узнают о её диагнозе. Как они отреагируют? Будут жалеть? Смеяться? Ругаться? Как изменится их отношение? Каким станет мир, узнав? Она почувствовала себя дефектной, не имеющей права существовать. Она ощутила вину.
Улицы, спасавшие от любой напасти, на этот раз оказались бессильны. Она прошла мимо пятиэтажных хрущевок, мимо часовой башенки. Все три циферблата часов показывали разное время.
– «Я как эти часы». – Бело-жёлтый дворец культуры. Мимо.
Через большие высокие арки она вошла в парк.
Парк Алюминщиков не пустовал никогда. В любую погоду любого времени года в нем гуляли дети. В парке можно было найти развлечение для каждого.
Один из дальних углов парка занимал массивный заброшенный в давние времена стадион. Его ворота запирались на большие тяжелые амбарные замки, однако самые рисковые всегда находили способ пробраться внутрь: побегать по растрескавшимся и заросшим сорняками дорожкам, покричать, слушая эхо, посидеть на грязных пластиковых креслах.
В противоположном углу парка стояло колесо обозрения, совсем небольшое, не выше окружающих тополей. У колеса в стеклянной будке сидел надзирающий за ним старик. В его обязанности помимо ремонта входил сбор билетов, однако он частенько пускал ребятишек покататься бесплатно.
Между стадионом и колесом обозрения располагалась открытая летняя сцена с настоящими кулисами и рядами облупившихся низких лавочек. На сцене выступали коллективы местного дворца культуры и все желающие. На сцене декламировали стихи, пели, фальшивя и дыша на первые ряды перегаром, танцевали кадриль, танго и канкан, рассказывали о больших пандах и жизни на Марсе, играли на пиле, арфе и барабане, иногда даже одновременно, ставили спектакли и разыгрывали сценки, но никто и никогда не заходил в кулисы, превращенные в общественный туалет.
Ещё в парке были качели-лодки, на которых подростки крутили «солнышко»; раскрашенный героями советских мультфильмов пассажирский вагон, в котором показывали диафильмы; асфальтовые дорожки с разметкой, пешеходными переходами, дорожными знаками и работающими маленькими светофорами; а ещё медленные карусели, огромные песочницы и лавочки-диваны.
Она вошла в парк. В парке шумели дети. Иногда сквозь детский гомон пробивался голос чьей-нибудь мамы, зовущей домой или пресекающей опасную игру. На открытой сцене резвились подростки. Девушка села на пустующую лавочку. Голова трещала от мыслей. Распухшее солнце висело над западным краем горизонта. Парк пронзали длинные тонкие тени. Девушка откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза. Мир превратился в совокупность звуков: крики детей, шум аттракционов, смех подростков – мысли замедлились – шелест листвы, чьи-то шаги по асфальту. Девушка медленно вдохнула и выдохнула, прислушиваясь к своему дыханию. Мысли исчезали. Девушка слушала звуки парка: яростный скрип качелей – кто-то раскручивал «солнышко», далёкое «бип-бип» веломобильчика, тихие невнятные голоса за шелестом листвы. Девушка вслушалась в голоса, стремясь разобрать отдельные слова. Голоса превратились в громкий отчётливый шепот. Девушка никак не могла понять о чем они говорят. На деревья налетел ветер. Голосов стало больше, они заговорили быстрее. Девушке казалось, что она вот-вот разберёт слова. Ветер трепал кроны деревьев. Голоса говорили. В них не звучали угроза, злоба, мольба или страдание. Они просто говорили, шептали сквозь шелест листвы. Девушка резко открыла глаза. Голоса пропали. Шелест листвы остался. Она ощутила озноб.