Кожух вывел её к железнодорожной ветке промышленного депо. Справа в густые заросли ивы сворачивала тропинка. Там заброшенное кладбище домашних животных. Несколько поколений детей хоронили своих любимцев на сухом пятачке между рельсами и болотом. Каждая могила помечалась по контуру камешками. Особо тяжкие потери отмечали молочно-белыми, словно светящимися изнутри, окатышами. За этими камушками приходилось идти к далёкой Томи и целый день прочёсывать берег.
На кладбище не ставили крестов и табличек с именами. Маленький хозяин всё помнил и так, а остальным знать было незачем. С возвращением болота исчезли почти все дорожки к кладбищу, и его забросили. Камешки медленно уходили в землю.
Она перешла через рельсы. Впереди, на узкой речной террасе показались дома частного сектора. По чёрным от смолы деревянным шпалам она перебралась через очередное болотце и поднялась на холмик, известный растущей на его склонах крупной и ароматной земляникой. Все местные ходили сюда за свежими листьями в чай. Ягоды прямо на корню подъедала ребятня. Она присела на корточки и заглянула под ближайший кустик. Пусто. Она встала и с высоты холмика оглядела болото.
– «Виноват ли в его возвращении гипермаркет? Или просто зимой стало выпадать больше снега? Или, может, насосы закрытой шахты дали сбой?».
Она повернулась к болоту спиной. Она не хотела его видеть. Ей вспомнилась ночная прогулка. Кикимора, улицы, парк. Безумие становилось вкусным. Она спросила себя, хочется ли ей останавливаться.
– Нет. Однозначно нет. Пока это не наносит вреда другим. А так кому какое дело.
К земляничному холмику прилегала широкая железнодорожная насыпь. Когда-то, ещё до постройки микрорайона, здесь был транспортный узел, соединявший заводы и шахты. По путям то и дело грохотали поезда с углём, металлоломом и горно-шахтным оборудованием. Теперь о былом напоминали лишь одинокая пара рельс и стеклянные изоляторы на широких опорах. Поезда продолжали ходить, хотя и не так часто, и перевозили в закрытых вагонах неизвестные грузы.
Перед тем как перейти рельсы она посмотрела налево, потом на право. Кусты и деревья подходили почти вплотную к железной дороге, заслоняя обзор. Прислушалась. Тихо. Перешла через рельсы и поднялась по склону террасы на деревенскую улицу. Залаяли встревоженные собаки.
– «Тебе здесь не рады. Уходи».
Она повернула налево. Кеды оставляли на пыльной обочине цепочку следов. Собаки лаяли. Она шла мимо. Иногда в просвете между домами или деревьями показывались панельные многоэтажки микрорайона. Было забавно смотреть на них так, чуть-чуть свысока.
Улица кончилась, дорога тянулась дальше, через полузаброшенные фабрики, в промзону. Справа укатанная грунтовка уходила вверх, в Холмы.
Холмы разделяли два района города и принадлежали ему лишь частично. Где-то в смешении вершин и впадин вилась граница города и не-города, невидимая, неощутимая. Город окружал Холмы с трёх сторон, с четвёртой их подпирала тайга. Холмы поросли жёсткой по колено травой. Траву рассекала сеть грунтовых дорог. Путешествуя по этим дорогам, можно было наткнуться на маленький одинокий домик без забора и огорода, но явно жилой. Ещё ни кому не удалось увидеть домик дважды.
Она свернула на грунтовку. Дорога уходила вверх. Справа тянулся всё тот же частный сектор, собаки здесь правда молчали, а, может, просто напросто не водились. Слева шуршали жёсткой травой Холмы.
Метров через пятьсот она оставила за спиной последние заборы и дворы. Холмы полностью и безоговорочно приняли её в себя. Она ещё немного прошла вверх, затем остановилась и повернулась лицом к городу. Ей всегда нравилось смотреть на город сверху. Сейчас она видела белые многоэтажки микрорайона, заводы под серой дымной шапкой и угольный блеск далёкой реки. Она села в траву у обочины. Слева микрорайон, справа заводы. Между ними полудикая-полузаброшенная промзона и клочок частного сектора. Небольшой кусочек небольшого города. Но было в нём что-то… что-то такое…, что заставляло замирать, смотреть, не отрываясь; впитывать. Ветер лениво перебирал траву. Солнце то скрывалось за облаком, то вынуждало щуриться и прикрывать глаза козырьком ладони. Она ждала, что вот-вот рядом с её тенью возникнет ещё одна, и рядом в траву сядет кто-то с дымчато-серыми глазами. Небо над заводами – болезненно серое пятно на голубом. Никто не пришёл.