Он проследил за ней до железнодорожного переезда, потом взмыл выше и заложил круг. Он видел всё разом: дома – большие из бетона, поменьше из кирпича, маленькие из дерева; Холмы, террикон и отвалы, кладбище, обрывки тайги. Всё вместе, зелено-пестрое, залитое солнечным светом, живое. Завершил круг и начал новый. Восходящие потоки трепали перья на груди и боках. Он сменил фокусировку. Теперь он видел то, что скрывалось под этим тёплым, солнечным, живым. Штольни заброшенных, законсервированных шахт. Тёмные полузатопленные загазованные ходы. Там обитала Смерть. Лёгкое движение крыльев превратило окружность в ширящуюся спираль. Смерть таилась в толще пород с незапамятных времён, задолго до первого каменного угля в человеческих ладонях. А уж когда построили шахты… Смерть пряталась в каждом тёмном тупике, выжидала, чтобы откусить побольше. Пожар на Байдаевской, взрыв на Зыряновской. Боль, скручивающая улицы. Камазы, накрытые белыми полотнищами.
Он всегда пытался защитить их, отвести костлявую руку, тянущуюся из темноты. Он спускался с ними в забой, чинил газодетекторы, уводил с опасных участков, вытаскивал на поверхность. Уже потом, после того, как схлынет адреналин, кто-то внезапно спохватывался, вспомнив незнакомца, и по десять раз перепроверял документы и рассказы выживших, пытаясь понять, откуда в смене из двухсот пятнадцати шахтёров взялся двести шестнадцатый.
Он не был всемогущ. Он не был вездесущ. В половину штолен ему не было хода. Но всё же… Ему вспомнилось, как он два года прожил в шкуре крысы-пасюка. Не особо приятно, но оно того стоило.
Когда-то, он, путаясь в десятилетиях, не помнил точно когда, в одной из шахт комбайн вскрыл крысиное гнездо. Из всего семейства выжил только один крысёнок. Шахтеры взяли его к себе; кормили, играли, лечили при необходимости. Крыс вырос и стал живым талисманом. Его каждую смену брали в забой.
Через год на шахте произошла авария – обрушилась порода. Тридцать человек оказались заперты в штольне. Никто не знал, когда к ним смогут пробиться спасатели. Шахтеры искали и звали крыса, не ведая, что его убило обломком. Из темноты к ним под ноги выскользнуло упитанное рыжевато-бурое тельце. Никто не заметил необычного цвета глаз зверька.
Крыс дёргал их за штанины, отбегал и оглядывался, верещал. Шахтёры, посовещавшись, решили довериться чутью крыса и пошли вслед за ним. Метров через пятьдесят, пройдя несколько поворотов, шахтёры упёрлись в тупик. Крыса тут же нарекли Сусаниным и незлобиво ткнули пальцем в морду.
Шахтёры уже собрались вернуться к завалу, когда послышался грохот. Произошло ещё одно обрушение. На том месте, где ещё недавно стояли шахтёры, теперь громоздилась куча породы. Тридцать пар глаз уставилась на крыса. Он невозмутимо умылся и начал копать одну из стенок. Получалось у него плохо. Коготки скользили. Шахтёры взяли в руки уцелевшие инструменты.
Через несколько дней они пробили последнюю преграду и вышли в штольню соседней шахты. Крыса бригадир забрал к себе домой.
Два года в крысиной шкуре, тридцать спасённых жизней. Если бы он мог спасти всех. Если бы он мог предвидеть.
После ликвидации шахт в черте города стало легче. Однако Смерть обитающая в недрах земли не желала оставаться без добычи. На её счету было немало пропавших без вести. Она прятала в траве ловчие ямы штреков. Она заманивала в открытые тоннели штолен. Она тянула щупальца провалов к домам. Она шептала, сводя с ума: «Отдай мне жизнь. Не свою, так чужую». Он чувствовал себя рядом с ней – древней, жадной, сильной – мальчишкой. Он ненавидел её и ничего не мог с ней сделать.
Он шевельнул крыльями и свернул к жилым кварталам. Солнце грело ему спину. Он прикрыл глаза, ненадолго, на пару секунд. Этого ему хватило, чтобы изгнать из сознания липкую чёрную грязь. Брошенные штольни с таящейся в них Смертью остались позади.
Он приземлился на крест часовни, построенной в память погибших шахтеров. Он любил эту часовню, с таким красивым названием – Утоли моя печали. Неподалёку от часовни играли дети. Их крики звенели в воздухе. Он смотрел на детей и пытался прозреть их будущее. Кто из них когда-нибудь навсегда уедет из города, забыв о счастливых страницах детства? Кто останется и станет шахтёром? Кто выберет другую профессию? Кто никогда не станет взрослым, оставив на теле города новый шрам? Он смотрел на играющих детей.
– Кыш! Нашёл место!
Он посмотрел вниз. У часовни, махая руками, стояла женщина преклонного возраста.
– Кыш! Кому говорят! – женщина даже подпрыгнула. Он понял, что обращаются к нему. Видимо его выбор насеста задел религиозные чувства женщины. Он не хотел её расстраивать. Он знал её.