Затем он посетил парк Аллюминщиков. Парк оказался пуст. Только груда пивных бутылок у одной из лавочек хранила остатки тепла на горлышках. Тени ещё не вышли.
Всю ночь он метался по паркам и скверам, жалея, что не вездесущ. Усталости не было. Был страх. Страх наткнуться на висящее молодое, полчаса назад дышащее тело и знать, что это сделал ты. Крошечная часть тебя. Раковая клетка. Одна из полумиллиона. Ему хотелось напиться до отключки и проснуться, когда всё закончится.
Этой ночью никого не убили.
Утро он встретил на Соколухе. Город внизу оживал. Улицы заполнялись транспортом. Открывались магазины. За стёклами квартир готовили завтраки. Он смотрел сверху. Он видел всё. И не видел самого главного.
Днём он толкнул мужчину под колеса машины. Просто так, потому что злился. Жутко хотелось спалить какой-нибудь дом, но пришлось обойтись трамваем. Столб чёрного дыма видели из каждого уголка Центра.
Она чувствовала себя нормально. Он наблюдал за ней, не показываясь на глаза. На её предплечьях выступили фиолетово-синие пятна. Ему становилось больно от взгляда на них. Он не отходил от неё до заката.
Ночью он снова патрулировал парки, скверы и насаждения. У парка Гагарина он формой омоновца отпугнул несколько пьяных компаний. В сквере Борцов Революции он три часа в образе пса охранял девочку-подростка, пока её не забрал патруль. На пляже в Топольниках наблюдал за вечеринкой в кругу костров. В компании студентов курил травку за ДК девятнадцатого партсъезда. Целый час потратил на слежку за подозрительным парнем в сквере за бывшим кинотеатром «Березка».
Ночь прошла незаметно и пусто. Уже утром он узнал о страшной находке в Куйбышевском районе. Всё произошло вскоре после того, как он там побывал. Мысль о том, что задержись он чуть дольше… сверлила мозг.
Она пила коричневый чай и смотрела в темноту за оконным стеклом.
– «Где он сейчас?»
Темнота молчала. За стенкой ругались соседи. Он не приходил. Это было даже хорошо. Она не представляла, что делала бы и куда себя девала, под его виноватым и отрицающим взглядом.
Время свернулось в клубок. Он проводил дни невидимкой рядом с ней, ночи – на тропе войны. Каждая новая смерть добавляла охапку хвороста в готовый вспыхнуть костер. Ему казалось, это длилось века.
Он почуял его за двадцать метров. Красные разводы на чёрном фоне, хрупкая сытость. Он медленно шёл к убийце. Спешить уже некуда. За его спиной цепочкой следов тлела трава. На тополе, нелепо подвешенное за шею болталось тело. Внизу у корней сидела душа.
Он возник перед ним из темноты в шлейфе искр и гари. Он дал себя рассмотреть. Человеческая форма плыла, не в силах вместить всё его существо, гнев каждого жителя города, память четырёх веков. Убийца не сдвинулся с места, он понял. Душа подняла большие тёмно-серые глаза.
Он поднял убийцу за горло. Ноги заплясали в воздухе. Через смятую гортань не протиснулся и писк. Он бесстрастно смотрел, как выпучиваются и стекленеют его глаза. Когда сознание убийцы готово было погаснуть, он разжал пальцы. Пока ещё живое тело мешком шлёпнулось на неухоженный газон. Тело сотрясал кашель. На траву оседали чёрные бусины. Он ждал. Он смотрел, как катается по земле тело, пытаясь протолкнуть в себя ещё несколько молекул кислорода, пожить ещё пару таких длинных секунд. Душа тоже смотрела.
Через два часа, перед рассветом, всё кончилось. Тело в последний раз дёрнулось и затихло. А на траве рядом с ним возникла ещё одна душа. Он дотронулся до тела, и оно рассыпалось прахом. Ветер замёл следы. Он подошёл к душе под деревом, присел рядом на корточки.
– Прости, – он потянулся погладить, но так и не смог заставить себя к ней прикоснуться.
– Ты мой ангел-хранитель?
– Нет. Нет. – Он сглотнул ком в горле.
– Что дальше?
– Ты уйдёшь в другое место, но если хочешь, можешь остаться.
– Не хочу, – душа посмотрела на то, что осталось от убийцы её тела, и закрыла глаза. – Не хочу помнить.
Он поцеловал её в лоб. Душа улыбнулась и растворилась в воздухе. Он встал, подошёл ко второй душе и поднял её за шкирку.
– Я тоже ухожу, – душа прикрыла глаза.
– Ошибаешься, дружок, – он направился к выходу из сквера, таща за собой по траве и асфальту поскуливающую душу. – Ой, как ты ошибаешься.
Она сидела в Холмах и смотрела на город. В наушниках пел любимый вокалист. Всё казалось чуть лучше, чем на самом деле. Заводы внизу, воплощение трудолюбия и мощи, дымили и тонули в собственном дыме. Микрорайон жил. В наушниках звучал голос.