– Обычный бетонный барак. Пойдём. – Он потянул её дальше.
Из частного сектора они вышли к железнодорожному переезду, за ним развилка – направо дорога к Байдаевкому кладбищу, налево в Холмы до закрытой шахты. Они перешли через рельсы, и выбрали третий путь – грунтовку вдоль железной дороги.
Вокруг раскинулась заброшенная заросшая промзона. Бетонные заборы, тополя и кустарник, приём лома, строительные фирмы, грязные словно черти дети с перьями в волосах и луками из ивовой ветки и капроновой нити, стук колес груженого товарняка.
Вскоре хоть как-то обитаемые места кончились. В тупике стояло большое серое трёхэтажное здание с выбитыми в ноль стёклами. Как ни странно проплешин отвалившейся штукатурки видно не было. В тёмных проёмах окон виднелись обрывки обоев и остатки мебели. Из одного окна шёл белый дым, ветер доносил запах горящей бумаги. На металлической раме большого, в два этажа, окна висел вниз головой, зацепившись коленями, подросток. Ещё трое стояли внизу, в бывшем актовом зале, и громко считали вслух. В небольшом дворике среди сосен девочки прыгали на ржавой панцирной кровати. На крыше кто-то сидел с подзорной трубой, а может калейдоскопом.
Они обошли здание. Сбоку оно оказалось красно-кирпичным и, кажется, от него отрезали кусок. Часть стены на углу была выложена ярко-голубой керамической плиткой. Этажом выше виднелась деревянная дверь. Из глубины здания донесся визг и топот. Он покачал головой.
– Пугнуть их что ли? Убьются ведь или козёл какой поймает.
– И через неделю за страшными историями и острыми ощущениями сюда придёт раза в три больше подростков.
Он поморщился и зашагал дальше.
Они прошли мимо гаражей, свернули направо и неожиданно оказались на поле у подножья террикона. Вблизи он был маленьким и оплывшим, а может, на нём так сказался десяток лет. За полем чёрной стеной поднимались отвалы обогатительной фабрики.
– Знаешь, я ожидала большего. Издалека он такой величественный и страшный.
– Мы здесь не за этим. – Он улыбнулся. Нам чуть дальше.
Они перешли через поле, и её глазам открылся кусок марсианского пейзажа. Безжизненная каменистая кирпично-рыжая земля. Ворота из двух тонких изломанных останцов спрессованной породы высотой метров пять. Оба кирпично-рыжие в чёрную полосу. А на левом широкая волна ослепительно белого.
– «Террикон. Срытый до основания. Отчего же так жутко?»
Она осторожно перешагнула границу зелёного и рыжего. Под ногами захрустело. Она почувствовала себя маленькой, пылинкой на коже планеты. Слева поднимались холмы, справа жил город, впереди над высокими чёрными отвалами молчаливо кружили большие вороны, а в центре она, на куске мёртвой земли. Она вздрогнула, услышав громкое утиное кряканье. Она обернулась и посмотрела на него с вопросом в метущихся зрачках. Он закурил и тоже шагнул в круг.
Он показал ей, скрытое за валами спрессованной породы, крохотное болотце с прозрачной водой. По берегам торчали клочья травы. По стеклянной зыби плавала утка с утятами, шустрыми коричневыми комочками. Они сели на берегу. Он обнял её за плечи.
– Здесь потрясающе. Во всех смыслах.
– Я знал, что тебе понравится, – он затянулся.
Утка безмятежно плавала в болотце. Дымила обогатительная фабрика. Над старым терриконом тонкой вуалью колыхалась пыль. Она вспомнила толи рассказ, толи повесть Джека Лондона про снежные флаги на горных вершинах. В них никто не верил.
Они молчали. Внезапно он подхватил с земли камушек.
– Смотри, чистый мел! Настоящий!
Она с интересом взяла в руки белый камешек. Он не пачкал пальцы в отличие от школьного мела, но при небольшом усилии оставил на рыжем камне неровную белую полосу.
Возвращались они той же дорогой. В старом заброшенном здании сменились подростки. Из больших окон актового зала тёк гитарный перебор.
После железнодорожного переезда они не стали сворачивать. Справа тянулся частный сектор, слева – бетонный забор.
– Как там «просто парень»? – он шагал слева, прикрывая от машин.
– Пока не звонит, – она дёрнула плечом.
– И не позвонит. Они никогда не звонят.
– Они?
– «Настоящие» парни, мужчины, самцы…
Они прошли заправку и пожарную часть. Бетон через дорогу сменился зеленью.
– Какая ты всё-таки сволочь, – в её голосе звучала усталость.
– А ты шлюха.
Она влепила ему пощёчину. Потянулись двухэтажные заштукатуренные дома. На повороте он тихо произнёс: «Извини».
– За что? – её интонация прямо указывала на то, чего она от него ждёт.