– Смотри! – он резко остановился и указал на ярко-жёлтое пятно на дороге. Пятно вспорхнуло, низко спланировало и вновь опустилось. Они осторожно подошли ближе. На укатанной земле сидела большая жёлтая с чёрным бабочка. На нижних крылышках были хвостики и синие точки по краю. Они наклонились. Бабочка дёрнула крыльями.
– Махаон…
– Не водится же…
– В принципе ему ничего не мешает…
Бабочка перепорхнула на другое место. Они шагнули следом, присели на корточки, чтобы лучше рассмотреть.
– У него ещё и красные пятнышки есть. – Она едва удержалась, чтобы не ткнуть в бабочку пальцем.
– Хочешь, я её тебе поймаю?
– Да, ну… пусть летает.
Они наблюдали за бабочкой, пока та не затерялась в густой траве. Он материализовал чёрный хищный мотоцикл.
– Покатаемся? Тут есть интересные места.
Они сидели на склоне у обсыпающегося бетонного полуцилиндра высотой в стандартный этаж. За полузаваленным входом чернела тьма. Они сидели спинами к тьме и смотрели на залитые солнцем Холмы. Здесь они обретали нереалистично гармоничные формы.
Внезапно она дёрнулась и обернулась. Он скосил на неё глаза.
– Ты ничего не слышишь? – она наклонила голову набок.
– Нет, – он бросил короткий взгляд на бетонный полуцилиндр.
Она успокоилась минут на пять, затем снова завертела головой.
– Кто-то плачет. Там. – Она указала на чёрный зев.
– Там никого нет. – Он взял её за запястье.
– Надо проверить.
Он повторил спокойно, но устало: «Там никого нет». Она посмотрела на пальцы, сжимающие её запястье. Он сдался.
– Ну, хорошо! Там кое-что есть. – Он не разжал пальцы. – Но это не жертва. Хищник. – Он немного помолчал и добавил, – Мы слишком близко, а она голодная.
Плач сменился стонами. Он закурил, неловко одной рукой. Стоны перешли в многоголосый крик. Он курил, сжав зубы.
– Уйдём, пожалуйста. – Её разрывало от желания обернуться и страха увидеть.
– Старая стерва. – он бросил окурок в траву.
Они отдыхали на берегу маленького, не больше четырёх метров в диаметре, круглого озерца. Коричнево-мутная вода не давала разглядеть дна. У берегов белым пузырчатым кольцом покачивались пенопластовые шарики. Ещё одно кольцо окаймляло берег.
У воды помимо них сидела семья: муж, жена и двое сыновей. Женщина долго уговаривала сыновей искупаться. Рассказывала, как купалась здесь девочкой, какая тёплая вода в озере. Наконец мальчишки сдались. По коричневой воде разбежались чёрные разводы.
– Только не предлагай…
– Даже не думал.
– Знаешь, я проголодалась.
– Не вопрос.
Он привёз её на самый верх в дикие малинники и вишнево-яблоневые сады, оставшиеся от колонии толстовцев. Говорили, что где-то в этих зарослях сохранился особо сладкий сорт яблок и даже несколько дюшесовых груш. По дороге им встретилась бабушка с коромыслом на шее. Покачивающиеся вёдра были полны тёмной вишней.
Малину почти всю оборвали. А вот вишни он ей насобирал полную миску. Она плевалась косточками и смотрела на город внизу, на бетонные выходы штолен, на заросшие ступенчатые, словно пирамида инков, отвалы шахты, на тайгу и сеть грунтовых дорог. Сладкий, почти черешневый, сок пачкал её губы. Ей хотелось, чтобы он её сейчас поцеловал, почувствовал этот вкус. Он курил и наблюдал, как она ест. Из-за гребня холма высунулась узкая рыжая мордочка. Чуткий нос вдохнул воздух. Лисица фыркнула и исчезла в траве.
Из малинника слышался треск и детский смех. Мир внизу нежился под солнцем. Зелёная трава, блестящие крыши, чёрные огороды. Идиллия. Если не знаешь, что скрывается в глубине.
– Не ходи здесь без меня. – Он вытер сок с её губ. – И не смотри на меня так, я не бог.
В малиннике играли дети.
Он вернулся ночью. Один. Он вошёл в полуразрушенную штольню. Он спустился вниз.
Здесь, в первобытном мраке, не действовало его ночное зрение. Он впервые смотрел в лицо Смерти и не видел его. Он чувствовал, как она скалится. Он слышал, как она смеётся.
– Мальчик! – дрожание воздуха и воды. – Милый мальчик.
Тело сжали невидимые тиски. Не убежать, даже если бы хотел.
– Чего ты хочешь, мальчик?
Под рёбра, под каждое ребро, медленно вошли холодные лезвия. Он истекал чем-то. Интересно, чем?
– Я хотел сказать, это тебе в лицо. – На губах мокро. – Я не отдам тебе больше ни одного моего ребёнка. Никогда.
– Всё что мне нужно, я возьму сама.
Рот ожёг ледяной поцелуй. Лезвия исчезли. Боль осталась.
– Нет. – Он смотрел во тьму. – Нет.
Смех. Боль.
– Ты меня замуруешь. Зальёшь бетоном. И ни один грибник больше не провалится в штрек. Замечательно.