Её губы коснулись щеки. Его мозг взорвался огненной вспышкой.
– Сколько, их мальчик?
Он знал, что проиграл.
– «Сколько его детей каждый день добровольно спускаются в её объятия?»
– Милый маленький мальчик.
Его протащило по ходам и выплюнуло на поверхность. Он уткнулся лицом в прохладную мокрую траву. Щека горела.
– Старая сука.
30 глава
Они стояли на железнодорожном мосту. По небу ползли облака. У него на правой щеке жёлтой коростой пузырился ожог. Он курил и морщился.
– Кто это тебя так? – она кончиками пальцев погладила его по скуле.
Он дёрнул щекой: «Никто. Мне так нравится». Она видела форму ожога.
– «Я ничего не могу ему дать».
Он мрачно плюнул вниз. Внизу сновали машины. Справа дымил Сантехлит. Его дым медленно плыл в воздухе вслед за облаками. Внизу прогремел трамвай. Она перегнулась через ограждение.
– Оказывается у трамваев серые спинки, – она смотрела, как ярко раскрашенный вагон исчезает за поворотом.
– Спинки… – он улыбнулся. – Интересно, какие у них брюшки?
Они шли по ржавым рельсам между Сантехлитом и Ферросплавным заводом. Впереди уходила в небо бело-красная труба Кузнецкой ТЭЦ. Она помнила эту трубу тёмно-серой в короне алых огней. Тогда она считала её башней злого дракона.
По обе стороны рельс шелестели деревья. Где-то в их кронах, невидимые, щебетали птицы. Она обернулась, проверяя не идёт ли поезд.
– Боишься? – уголки его губ разъехались в стороны, но назвать это улыбкой она бы не рискнула.
– Проявляю здравый смысл.
– Я предупрежу, – гримаса на его лице перетекла в улыбку.
Заросли сменились валом скрывающим Сантехлит с одной стороны и серыми кучами чего-то сыпучего за толстыми трубами в стекловате с другой. По кучам ездил экскаватор.
– Почему ты выбрал меня?
– Я тебе уже отвечал на этот вопрос.
– Но я не верю. Если бы я любила тебя, я бы знала об этом.
– Ты знаешь.
Они шли, прыгая по шпалам. Сантехлит кончился, и слева раскинулся зелёный пустырь с речкой и опорами ЛЭП. От высоких цехов Ферросплавов доносился, усиливающийся с каждым шагом гул. Он дёрнул её в сторону до того, как она услышала стук колёс. Пустой товарняк лениво протянул мимо них своё длинное тело и исчез в гуще собратьев. Они вернулись на рельсы.
– Смотри, трубы как копыта, – она указала на серую стену гудящего цеха за бетонной стеной с колючей проволокой.
– Действительно, похоже. И красные, как сам дьявол.
Рельсы разрослись и разветвились. На той стороне белел маленький кирпичный домик стрелочника. Они перешли рельсы, прошли по грунтовке мимо дома стрелочника, за ним обнаружился деревенский туалет, пересекли дорогу и вышли к столовой Кузнецкой ТЭЦ.
В этой столовой работала её мама. Она помнила большие кастрюли на высоких плитах, мягких женщин в белых халатах, электротёрку – ей разрешали тереть на ней морковку, запах свежей выпечки, газировку в стеклянных бутылках. Иногда мама брала её на доставку обедов в цех. Они шли по переходу и через проходные с вертушками – однажды ей случайно разбили нос такой вертушкой. Мама в одной руке несла большую сумку с контейнерами, а другой сжимала её ладонь.
Цех наполняли тьма и оглушительный гул. Она слышала в этом гуле тысячи детских голосов. Они бесконечно кричали в невероятной муке. Однообразно без слёз. Однажды она рассказала об этом маме. Мама сказала, что это всего лишь турбины. Лампы на высоком потолке светили изо всех сил, но не разгоняли мрака. Под ногами звучал рифленый металл.
Они спускались вниз и разносили обед по маленьким стеклянным будочкам, в которых на высоких пультах светились лампочки и дёргались стрелочки по циферблатам. В такой будочке она впервые узнала значение слова беруши.
Она смотрела на двухэтажное заштукатуренное здание. Детство ушло. Вместо асфальтового круга и пыльного тополиного сквера – дорожки в плитках, забор и кирпичная проходная.
Он щёлкнул пальцами, и всё стало прежним. Её глаза набухли слезами. Он поспешно щёлкнул ещё раз.
– Извини. Я хотел тебя порадовать.
– Я знаю, – она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Всё нормально.
Он взял её за руку.
Они шли по тротуару. Через дорогу длинными вереницами толпились вагоны. На тополиные листья оседала пыль. Из рупора на маленьком бледно-зелёном доме квакал женский голос. Что-то о путях и составах.
Слева тянулись заборы – кирпичный, рабица, стальные листы, бетон, снова кирпич, но на этот раз с колючей проволокой поверху. Наверху – неуловимо серое небо. А труб, кстати, почти невидно.