– Не вернусь, – пробубнила Кон в подушку.
– Как скажешь, – повторила я.
– Не задабривай меня.
– Как скажешь, – ответила я с улыбкой и едва успела увернуться – Кон запустила в меня подушкой. Я швырнула подушку обратно и засмеялась, когда та угодила Кон прямо в голову. Лицо у нее сморщилось, синие глаза наполнились слезами.
Я чертыхнулась, стиснула ее в объятиях. Она вся сжалась.
– Не заставляй меня возвращаться, – прошептала она мне в шею.
Я достала из-под кровати бутылку бренди.
Кон мотнула головой:
– Прибережем. Откроем, когда будет что праздновать.
Я откупорила бутылку, отхлебнула:
– Празднуем новоселье!
Кон почти сразу уснула, лицо даже во сне хмурится, а я не сплю, снова и снова прокручиваю в голове слова Эндрю Фултона. Вспоминаю, как он засмеялся было, но осекся. Сам воздух на островах будто пропитан страхом, особенно на Шелки-Холме, овеянном слухами о несчастьях и проклятиях. Но Кон не уговоришь вернуться. И я прислушиваюсь, не гудят ли двигатели, смотрю на клочок неба сквозь прореху в крыше, не сверкнет ли вспышка, не промелькнет ли самолет. Жду, затаив дыхание. Тишина. Ни звука, только сонное дыхание Кон.
Глухой удар и рев. Мы обе вскакиваем.
– Что это? Что это было? Ты не ранена?
Хижина цела, мы невредимы, но шум означает одно: бомба. Немцы. Мы натягиваем свитера, обуваемся и, хлопая глазами, выскакиваем в темноту.
В заливе полыхает корабль.
На дальнем берегу, на холме, вспыхивают один за другим огни, слышны свистки и вой сирены: спасайтесь! В Керкуолле есть бомбоубежище, еще с прошлой войны, но стены его обваливаются – и немудрено, столько лет на него лазили дети, играли в войну. Кон оглядывается на нашу ветхую лачугу – стены в трещинах, крыша не чинена. Укрыться нам негде. Высматриваю в небе самолеты – ничего не видно, двигатели не гудят. И все равно до дрожи в коленях хочется где-нибудь спрятаться, сжаться в комок. Зуб на зуб не попадает. Воют собаки, по-волчьи пронзая тишину.
Кон хватает меня за плечи:
– Пойдем в дом. Залезем под кровать, а дверь чем-нибудь подопрем.
Качаю головой, высвобождаюсь, гляжу на пылающий корабль далеко в заливе. Поднимается в небо столб дыма, и видно, как мечутся в рыжем пламени люди. Посмотреть издалека – пляска.
Новый взрыв сотрясает землю. С ревом взметается вверх водяной столб и обрушивается вниз, и отдается эхом пронзительный скрежет металла.
Судно кренится, даже с такого расстояния видно, как быстро погружается оно в воду.
– Боже, – ахаю я. – Сейчас утонет.
Корабль скрипит. Крики, всплески – некоторые моряки прыгают в воду. Вот подбежал к борту горящий человек и, размахивая руками, бросился вниз.
– Сколько там людей? – спрашиваю я.
Керкуолл вспыхивает все новыми огнями, завывает сирена в такт моему дыханию.
– Пойдем в дом, – повторяет Кон, в ее взгляде ужас.
– Пятьсот? Тысяча? – гадаю я.
Кон отводит взгляд. Мы обе вспоминаем родителей.
– Нельзя, чтобы они утонули, – говорю я.
– Дот, я тебя умоляю. – Кон протягивает руки. – Бомбы, немцы. И…
Догадываюсь, о чем она думает – о жителях Керкуолла, ведь туда сбежится весь город. Но не время сейчас о них вспоминать. Хватаю ее за руку и тащу под гору, к нашей лодке, к воде.
«Тьме и смерти навстречу».
Не время об этом думать.
– Дот, постой! – не умолкает Кон.
Но я, точно не слыша, толкаю что есть силы нашу лодчонку. Та будто вросла. Кряхтя, колочу по деревянному борту.
– Стой, Дот! – кричит Кон. – Никуда мы не поплывем.
Лодка застряла в песке; с залива снова доносится скрежет гибнущего корабля, и я подвываю:
– Давай же, чертова посудина!
Сдвинув наконец лодку, я сталкиваю ее на воду.
– Давай останемся, – просит Кон и кивком указывает на дальний берег, на Керкуолл, где по-прежнему воют сирены, мелькают тени, мечутся лучи фонариков. Мы на целую милю ближе к заливу Скапа-Флоу, чем они, здесь у нас пахнет дымом, слышны крики. Кон ни с места.
– Сама и оставайся, – огрызаюсь я и, спрыгнув в лодку, опускаю в воду весла, отчаливаю.
А собаки все воют, сирена все надрывается.
Пожалуйста, пожалуйста, твержу я про себя, глядя на Кон. И представляю, как вернусь в хижину, а она лежит там мертвая. Или я сама утону. Не хочу ее здесь бросать. Но и смотреть, как люди тонут, тоже не могу.
Кон закрывает лицо руками, наверняка и она думает о том же.
Рявкнув «Стой!», она прыгает в воду, шагает к лодке, перелезает через борт. Я пытаюсь ей помочь, но она отмахивается.
Протягиваю ей весло.