Новые дозорные наряды выставили уже только на крышах зданий или вагонов. Набоков приказал всем, не задействованным в патрульной службе, отдыхать. Командирам назначил совещание на десять утра и велел думать, что делать. Сам он вернулся в свой вагон и начал подытоживать события дня.
— Странный обстрел, неграмотный, не меткий, коршуны-соглядатаи, собаки, — тут он задумался. Поведение атакующих псов явно указывало на то, что ими управляли. Неужели здесь, в Екатеринбурге, какое-то царство разумных, или полуразумных животных? Никаких следов проживания людей пока не нашли. А кто стрелял из пушки? Медведи, что ли? Собаки снаряд в ствол не запихают.
В окно купе постучали. Набоков отдёрнул занавеску, в темноте маячил суровый Гилёв. Он махнул рукой и ушёл в сторону. Вскоре комендант конвоя услышал его шаги в коридоре.
— Ну что, командир, изловили мы местного одного, — хмуро проговорил пехотный начальник. — Эй, Сабиров, тащи его сюда.
«Неужели медведя поймали?» — мелькнула у Набокова дикая мысль.
— Пусть в зал совещаний ведут, — опомнившись, сказал он. Накинув куртку, и подпоясавшись брезентовым ремнём с висевшим на нём кабуром с пистолетом, Руслан вышел из купе.
В углу зала, на стуле, обитом красным сукном, сидел бородатый чернявый мужик лет сорока. Руки связаны за спиной. Камуфляжная куртка разорвана на груди, одного рукава нет. На хмуром сморщенном лице кровь.
— Сдаваться не хотел, — пояснил здоровенный Сабиров. — Пришлось немного помять. Отобрали у него бинокль и наган. Ничего, кричал, не скажу, отомстят, мол, за меня.
Посмотрев на задержанного аборигена, Набоков велел одному из разведчиков охранять его, а сам вышел в коридор, поманив за собой Сабирова.
Тот пояснил вполголоса, что они сидели в засаде около высоченного здания, похожего на трубу. Несмотря на то, что днём в нём никого не нашли, Гилёв предположил, что такой прекрасный наблюдательный пункт может кем-то использоваться.
Разведчики наметили себе места для ночной отсидки, потом, в сумерках, бесшумно прокрались к ним и затаились. До атаки на конвой к зданию тихо и неспеша, но выдавая себя шуршанием одежды и сопением, подошёл вот этот бородатый мужик. Они начали его мягко крутить, но он воспротивился и порвал на себе одежду. Может, с ним был кто-то ещё, но после шума затаился. Разведчики не стали никого искать, а быстро отступили по еще засветло намеченному пути. Вскоре они услыхали стрельбу на станции, собачий вой, увидели сполохи прожекторов и решили пересидеть суматоху на крыше какого-то здания. Когда переполох стих, выждав с полчаса, двинулись к вокзалу. И вот, доставили языка.
— Молодцы! — Набоков пожал ему руку и приказал: — Контрразведку позови.
Терпеливо дожидавшийся окончания разговора Гилёв сообщил ему, что для задержанного уже подготовлено камера в комендантском вагоне, наручники и ножные кандалы.
Бородатый засопел так, что верхняя губа прилипла к носу. Он нагнул голову, как бы съёживаясь в клубок, защищая себя, и искоса посмотрел на Гилёва. Руслан же сел на диван напротив и нахмурился. Он привык добывать информацию, но быстрыми и жёсткими методами. Сейчас ситуация к такому поведению, видимо, не располагала. Бородатый был первым человеком, встреченным за Уралом. Набоков подумал, что возможно, он член местной общины. И хотя уже есть пострадавшие, но никто не погиб. И может быть, удастся найти с аборигенами общий язык, заключить союз. А говорит с ним пусть профессионал в таких делах, как добывание сведений.
Начальник группы контрразведки Татьяна Сергеевна Львова прибыла с одним из своих оперативников, мрачным, медведеподобным Алексеем Пруткиным. Тот принёс с собой сумку с инструментами. Львова, высокая, стройная, с профессионально поставленным давящим взглядом, от которого непривычному человеку хотелось залезть под стол или просто убежать, глянула на аборигена, и подсела к Набокову.
— Вы бы отпустили парней, — она кивнула в сторону Гилёва и разведчиков.
— А и правда, — Руслан повернулся к ним и разрешил отдыхать.
Львова, не обращая внимания на бородатого, завела разговор о сегодняшнем обеде. Оказывается, она не успела перекусить, так как моталась по городу, а порцию на камбузе не оставили. Пришлось временно вставать на довольствие к артиллеристам. Набоков сочувственно качал головой. Он понимал, что этот разговор не для него, а для задержанного. Тот сейчас вслушивается в каждое слово и гадает, что с ним будет. Ведь при допросе главное приковать внимание хранителя информации, заставить его напрячься, раскачать его эмоции. От напряжения он неизбежно начнёт ошибаться. Пойдут нестыковки, а ими можно его укорять, обвинять во лжи. От этого допрашиваемый ещё больше разволнуется, раскраснеется, и станет ещё хуже соображать. И поневоле проговорится. Лишь бы не замыкался, не молчал. Но для оживления разговора есть Лёша Пруткин.