— Мне нужен день. — Папа откинул голову назад. — Тогда мы поговорим обо всем.
— У нас нет дня.
— Полицейские не найдут ничего такого, чего бы они еще не нашли. Тот, кто подставил меня, был основателен.
— Я беспокоюсь не о копах, — сказал я ему, наблюдая, как он садится прямо. — У нас проблема с дочерью Лейна Райана с газеты.
— Что за проблема?
— Она копает. И она хороша.
— Что она нашла? — спросил папа.
— В данный момент она сосредоточена на расследовании убийства. Но я беспокоюсь, что она на этом не остановится.
— Черт, — пробормотал папа. — Нам не нужен проклятый любопытный репортер, копающийся в старых Цыганских делах.
— Нет, не нужен. Нам повезло. Мы все закрыли. Мы играли по правилам. И люди просто смирились с этим. — Они были рады, что в городе для разнообразия воцарился мир. — Брайс, эта репортерша не из тех, кто все пускает на самотек.
Эта черта была бы неотразимой, если бы она работала на моей стороне. Даже как враг, она была чертовски соблазнительна.
— Угрожал разрушить ее репутацию. Это не сработало. Но я с ней разберусь. — Мне просто нужно было понять, как.
Чем больше я давил, тем больше она давила в ответ. А Брайс была волевой женщиной. Я еще в раннем возрасте узнал от мамы, что у большинства мужчин нет шансов против волевой и упрямой женщины.
— Просто будь осторожен, — сказал папа. — Мы оба не можем оказаться в тюрьме.
— Не волнуйся. Я не собираюсь делать ничего такого, за что меня посадят в тюрьму. Я просто...должен найти что-то, что может на нее подействовать, чтобы она отступила.
Страх был моим оружием. Моим любимым инструментом. В свои 20 лет я использовал физическое насилие, чтобы заставить людей бояться. Но потом я понял, что вымогательство и шантаж обычно более эффективны. Ни одно из них не подействовало бы на Брайс, и уж точно не физическое насилие. Я никогда в жизни не причинял вреда женщине и не собирался начинать сейчас. От одной мысли о том, чтобы причинить ей боль, у меня сводило живот.
— Ты можешь придумать способ заставить ее работать с нами. А не против нас, — предложил папа.
Неплохая идея. Есть ли способ заставить Брайс стать союзником? Если бы она была другом, а не врагом, я мог бы снабжать ее информацией о Цыганах, не беспокоясь о том, что она копает за моей спиной. И тогда я мог бы контролировать информацию, которую она помещает в свою драгоценную газету.
— Умно. Это может сработать.
— Может быть, нам следовало быть более открытыми в том, почему мы закрылись, — сказал папа, глядя в окно. — Я думал, не станет ли это мишенью для нас.
— Что бы мы сказали? Не было способа объяснить это, не подняв кучу дерьма, о котором нужно молчать.
— Ты прав. — Его плечи опустились. — Просто была долгая неделя. Много размышлений о прошлом и о том, что я сделал. Я чертовски ненавижу тюрьму.
— Большинство так и делают.
Я был в тюрьме всего один раз, когда мне было девятнадцать. Меня привезли в качестве подозреваемого в нападении и избиении. Я избил до полусмерти человека, который обманул меня в покере и напал на меня с пистолетом, когда я ему об этом сказал.
Ублюдок должен был застрелить меня.
Я не был уверен, что отец сделал, чтобы заставить парня снять обвинения, но они были сняты, и парень уехал из города на следующей неделе. После этого я научился больше говорить во время драки. Прежде чем я отправлял кого-нибудь в бессознательное состояние, они знали, что если заговорят с копами, то поплатятся жизнью.
Сколько людей видели мое лицо в своих кошмарах?
Сомнение стало привычным чувством за последние несколько лет. Сомнение. И стыд. Когда-то я был горд. Гордился тем человеком, которого сделал из меня клуб. Мы прожили жизнь, следуя своду правил, рожденных не обществом, а братством. Я был так уверен в этих правилах, так неуклонно следовал им.
Потом я начал сомневаться в них.
Это было началом конца для Tin Gypsies.
Много лет назад, после убийства отца Эмметта на парковке The Betsy, клуб проголосовал за перемены. Слишком много людей было потеряно, слишком много любимых. Нам потребовалось почти шесть лет, чтобы распутать незаконные сделки клуба. Чтобы изменить мышление старого и устаревшего наследия.
Мы потратили это время на строительство гаража, чтобы он мог обеспечить достаточный доход, чтобы покрыть то, что мы сделали нелегально. Никаких больше бегов по защите от наркотиков. Никакого подпольного бойцовского ринга.
Благодаря большой работе и небольшой удаче гараж оказался успешнее, чем кто-либо из нас мог себе представить. И когда пришло время решать, останутся ли Цыгане законопослушным клубом или разойдутся, в конце концов, мы все были готовы оставить прошлое в прошлом.
Я был не единственным братом, который смотрел в зеркало, и ему не нравился человек, смотрящий на него.
Большинство членов клуба взяли деньги, которые они припрятали, и переехали в другие города и дома. Они оставили позади старых демонов, чтобы начать все с чистого листа. Те из нас, кто остался, создали новую семью, центром которой стал гараж. Папа, Эмметт, Лео и я.
Я жаждал этой нормальной жизни.
Думал, что нормы общества будут удушающими. Оказалось, что жизнь по эту сторону закона была проще. Было приятно, что люди смотрят тебе в глаза, когда проходят мимо тебя по тротуару. Приятно не видеть, как матери хватают за руку своего ребенка, когда ты смотришь в их сторону. Приятно не оглядываться постоянно через плечо.
По крайней мере, так было, пока не появилась Брайс Райан со своим желтым блокнотом и чертовым любопытством.
Я не позволю ей разрушить эту новую жизнь, которую мы построили. Я не позволю ей угрожать моей семье. Единственный способ защитить нас — это получить информацию первым.
— Расскажи мне об Амине Дейли.
Папа выдохнул длинный воздух. — Не сегодня.
— Папа...
— Пожалуйста. Один день. Дай мне один день. Мы поговорим завтра.
Я нахмурился, но кивнул. Затем я изменил направление и отвез его домой, а не в гараж. Мы не разговаривали, пока я ехал по городу. Когда я припарковался у подъезда дома моего детства, я остался на своем месте. — Завтра.
Он открыл дверь и кивнул. — Завтра.
С низко опущенной головой он подошел к боковой двери дома и вошел внутрь.
В доме отца мы пользовались только боковой дверью. Парадной дверью не пользовались уже много лет. Даже почтальон знал, что посылки нужно приносить через боковой вход.
Потому что никто из нас не стал бы ходить по тротуару перед домом. Ни папа. Ни Ник. Ни я. Никто из нас не ступит на то место, где мамина кровь когда-то испачкала цемент. Пятна больше не было видно. Дождь, снег и солнце стерли его.
Но оно все еще было там.
Мы с Ником оба пытались заставить отца переехать из этого дома. Там было слишком много воспоминаний, слишком много напоминаний о том, что мы потеряли.