Это происходило снова, на сей раз в Америке. И Феррис принимал в этом участие.
— Что здесь происходит? — спросил он у Илзы, закончив отливку самых крупных деталей для какой-то зловещей на вид серповидной части.
— Очищение Америки, — ответила она, словно это было что-то само собой разумеющееся.
— От чего?
— От евреев, негров, азиатов и прочих второсортных людишек. Смитов, например.
— Смитов? — переспросил Феррис ДОрр, вспомнив страницы из телефонной книги.
— Да, они хуже евреев и всех остальных. Гораздо хуже. Это из-за Смита герр фюрер Блутштурц оказался в инвалидной коляске. Но вы поставите его на ноги!
И тут Феррис понял: ненависть не делает различий. Всю жизнь он пытался скрыть свое происхождение, частично из ложного чувства стыда, частично от страха, но зло, которое преследовало его в снах, наконец все же нашло его. От ненависти спасения нет.
— Никто не может чувствовать себя в безопасности, — произнес он вслух.
— Что вы сказали, милый?
Феррис ДОрр поднялся и выключил распылитель. Титан, едва начавший плавиться в своей отливке, тут же застыл.
— Но эта деталь еще не закончена! — воскликнула Илза.
— Закончено, все закончено, — твердо произнес Феррис ДОрр и столкнул распылитель с подставки. Тот с тихим стуком ударился об пол; трубка от удара погнулась. С одной стороны отскочила панель.
— Эй, зачем вы это сделали?
— Это, — с гордым видом заявил Феррис ДОрр, — мой исторический долг. Я еврей!
— Ой, как нехорошо! — Илза скорчила гримасу. — А мы хотели сохранить вам жизнь.
Конрад Блутштурц был вне себя от ярости. Он попытался вскочить с операционного стола, а перепуганные доктора старались его удержать. Момент был критическим.
— Герр фюрер, — умолял главный хирург, — возьмите себя в руки. Если это правда, мы бессильны помочь.
— Он свихнулся, — простонала Илза, и слезы потекли у нее по щекам. — Я и представить себе не могла, что он выкинет такое! Разве я могла знать?!
— Я должен встать на ноги. Должен ходить!
— Возможно, мы сможем продолжить начатое, — сказал главный хирург. Позади него на щитах были приколоты чертежи нового Конрада Блутштурца. — Останавливаться нельзя — мы зашли слишком далеко, поэтому должны продолжать!
— А я должен ходить!
— Мы сейчас составим список всех незаконченных деталей, герр фюрер, — продолжал главный хирург. — В крайнем случае можно изготовить недостающие части из стали или алюминия. Основные детали уже изготовлены.
— А ноги? — строго спросил Конрад Блутштурц. — Их сейчас как раз собирают.
— Они уже готовы?
— Почти. Давайте сначала прикрепим руку.
— Заканчивайте скорее! А потом приведите его!
— Кого его?
— Этого предателя ДОрра!
— Есть, — ответила Илза.
Врачи ввели в кости левой руки и обеих ног Конрада Блутштурца титановые сочленения. Стальной протез валялся в углу, а вместо него прилаживали протез из голубоватого металла. На новой руке было пять пальцев и, что самое главное, знак принадлежности к человеческому роду — большой палец.
— Не больно? — спросил врач.
— Я переживаю второе рождение, — ответил Конрад Блутштурц, — а боль рождения — это счастье жизни. Ею нужно наслаждаться, а не терпеть.
— Можно сделать общий наркоз, если местный недостаточно обезболивает.
— Облегчение боли мне принесет лишь обретение ног. А полное избавление от нее я получу, лишь сдавив горло человека, из-за которого я оказался в подобном состоянии.
Под дулом пистолета Илза ввела Ферриса ДОрра. Конрад Блутштурц задал ему всего один вопрос:
— Зачем?
— Моя мать — еврейка.
— И из-за этого вам понадобилось лишать меня моей мечты?! Дурак! Я не хотел сделать вам ничего плохого!
— Само ваше существование — вызов человечеству!
— Идиот! У нацистов не было ненависти к евреям, как не было ее к кому-либо еще. Это была чистая политика, и евреев ненавидели как бы понарошку. Евреи стали просто козлом отпущения, чтобы Германия смогла победить инфляцию и пораженческие настроения после первой мировой войны. Если бы рейх победил, мы бы ликвидировали все концлагеря. В них бы не было необходимости. Мы бы простили всех евреев.
— А кто бы простил вас? — спросил Феррис ДОрр.
— И вы ставите на карту собственную жизнь, чтобы не повторилось истребление евреев? Я прав?
— Да.
— Илза, пусть он встанет на колени. Слева от меня.
Илза заставила Ферриса встать на колени и за волосы оттянула голову назад, чтобы глаза оставались открытыми. Феррис ДОрр молча смотрел на руку из голубоватого металла, части которой он сам только что отлил.
— Самыми трудными были первые годы, — выразительным голосом начал Конрад Блутштурц, и в его голосе прозвучала ненависть, словно отдаленные раскаты грома. — Я не мог двигаться и лежал в железном гробу, уставившись в потолок. Я мечтал умереть, но врачи не давали мне умереть. А после я и сам не хотел умирать. Я не умер, потому что хотел свершить возмездие! — Титановая рука сжалась в кулак. Затем кулак бесшумно разжался. Его почти человеческое движение отталкивало и притягивало одновременно — такое же чувство возникает, когда наблюдаешь за пауком, выпивающим соки из своей жертвы. — Я всю жизнь ждал этого момента, Харолд Смит, — произнес Конрад Блутштурц, глядя в потолок. Яркий свет операционных ламп падал на его бесформенное тело. — Илза, помести шею Смита в мою новую руку. Хочу испытать ее возможности.