— О чем же мы напишем? — спросила Бренда снизу.
— Я же сказал. О медицине.
Я выдал вводную статью о двухсотлетии Вторжения тем же вечером, когда мы с Брендой получили задание. На мой взгляд, это была одна из лучших моих работ, и Уолтер со мной согласился. Он выделил нам большой разворот и обложку и сочинил биографические очерки о нас обоих, выставлявшие нас — во всяком случае, меня — в безупречно благоприятном свете. Затем мы с Брендой уселись и прямо с ходу набросали список из двадцати тем. Не думаю, что со временем нас ожидают трудности с придумыванием остальных тридцати двух.
Но с того первого дня всякий раз, как я пытался написать для Уолтера хоть одну из растреклятых статей… ничего не получалось.
В результате строительство хижины бодрыми темпами двинулось вперед, с легкостью опережая график. Еще несколько таких недель, как предыдущая, и я его закончу. Но вылечу с работы.
Я добрался до вершины утеса и глянул вниз. Бренда еле виднелась в сумерках смутным белым пятном. Я окликнул ее, и она шустро, как обезьянка, взобралась ко мне.
— Ловко! — похвалил я и смотал канат. — А задумывалась ли ты когда-нибудь, как бы удался тебе этот подъем, если бы ты весила в шесть раз больше против обычного?
— Как ни странно, задумывалась, — ответила она. — Я все время пытаюсь дать вам понять, что не такая уж я и невежда.
— Извини.
— Я стараюсь учиться. Я много читаю. Но информации просто слишком много, и она так часто слишком… чужая какая-то… — она пригладила волосы растопыренной пятерней. — Но тем не менее я знаю, как, должно быть, тяжело было жить на Земле. Там у меня не хватило бы силы в руках, чтобы поднять вес тела на такую высоту. — Она оглядела себя, и мне показалось, что губы ее тронула улыбка. — Черт побери, я вся такая лунная, что вряд ли мои ноги выдержали бы мой вес, не то что руки!
— Возможно, на первых порах и не выдержали бы.
— Я собрала пять подруг, и мы по очереди стали соревноваться: кто пройдет дольше, неся на плечах всех остальных. Я сумела шагнуть всего три раза и грохнулась.
— О, да ты всерьез взялась за дело, я смотрю! — удивился я, ведя ее по узкому уступу ко входу в пещеру.
— Разумеется, а как же иначе! Я очень серьезно отношусь к делу. Но начинаю сомневаться, серьезны ли вы.
Я не нашелся, что ответить. К счастью, мы уже добрались до пещеры — и я почти завел Бренду внутрь, как вдруг она с силой дернула меня назад:
— Что здесь такое?
Ей не было нужды уточнять вопрос: я проходил через пещеру дважды в день, но так до сих пор и не привык к вони. Хотя теперь она уже не казалась такой ужасной, как поначалу. Пахло гниющим мясом, экскрементами, аммиаком и чем-то еще не менее раздражающим ноздри, что я условно обозвал "запахом хищника".
— Веди себя тихо, — шепнул я. — Здесь логово самки кугуара. Она не очень-то опасна, но на прошлой неделе она принесла приплод, и с тех пор у нее испортился характер. Не бросай мою руку: света тут не будет, пока мы не дойдем до двери.
Я не позволил ей с собой спорить, а просто посильнее дернул за руку, и мы оказались внутри.
В пещере воняло еще сильнее, чем снаружи. Мамаша-кугуар была удивительно брезглива для животного. Она подбирала помет за малышами, а свою нужду справляла за пределами логова. Но нисколько не заботилась о том, чтобы избавляться от останков добычи, прежде чем они созреют для еды. Думаю, то, что для нас — гнилое, для нее всего лишь "созревшее". Ее собственный мех за версту разит мускусом — самцу кугуара он, возможно, и кажется сладостными духами, но для неподготовленного человека это уже чересчур.
Я не мог видеть зверя, но ощутил его присутствие неким внутренним органом чувств, более тонким, чем зрение или слух. И сразу же понял, что кугуар не нападет. Как и у всех крупных хищников в парках, у этой самки было выработано равнодушие к человеку. Но выработка установок у животного все равно не исключает психологической несовместимости. Мы были неприятны клыкастой мамаше, и она не постеснялась заявить нам об этом. Когда мы дошли примерно до середины пещеры, она издала звук, который я не могу описать иначе, как адский. Он начался с низкого ворчания и быстро перерос в визжащий рык. Каждый волосок у меня на теле вскинулся по стойке смирно. Это ощущение бодрит, если к нему привыкнуть: кожа становится плотной и толстой, будто выделанная. Моя мошонка съежилась и затвердела, всеми силами стараясь уберечь свое драгоценное содержимое от опасности.
А Бренда… Бренда попросту кинулась бежать прямо по моим ногам, словно хотела взобраться по спине до самой головы. И если бы я не проявил необходимой двигательной активности, мы оба растянулись бы на полу. Но я ожидал подобной реакции и ринулся вперед, и бежал, пока мимо нас со скоростью света не промелькнула освещенная дверь. Бренда не могла остановиться еще метров двадцать, пока не осознала, что мы находимся в самом обычном лунном коридоре, на дальнем конце которого виднелась дверь запасного выхода из моего жилища. Тогда она остановилась с глупой полуулыбкой на лице, часто и мелко дыша.