Была ли обратная сторона у этого буколического блаженства, некая опрелость под пелёнками жизни? Могу припомнить кое-что, что мне не понравилось бы несколько недель назад. Дети выделяют поразительно много жидкостей. С одного конца тела у них медленно течёт или быстро брызжет, а с другого они срыгивают, причём в таких количествах, что, по-моему, наружу выходит больше, чем попадает внутрь. Ещё одна физическая головоломка, которую наша воображаемая женщина-математик могла бы обратить в открытие, достойное Нобелевской премии если не по физике, то по алхимии, если бы мы только знали, если б знали… Но тогда я была такой чокнутой, что подтирала, подмывала и чистила с радостью, разглядывая цвет, консистенцию и количество с таким тревожным вниманием, какое ведомо только молодым матерям да сумасшедшим учёным. Да, да, Игорь, эти жёлтые бугорки означают, что тварь здорова! Я создала жизнь!
До сих пор теряюсь в догадках и не могу дать полноценного объяснения внезапной смене своей досады и безразличия на всепоглощающее сюсюканье над ребёнком. Возможно, так гормоны повлияли. А может, это как-то связано с тем, как у нас устроены мозги. Если бы в любой из дней моей прежней жизни мне попал в руки орущий свёрток, я скоренько отправила бы его по почте своему злейшему врагу. Думаю, так поступили бы многие женщины, которые никогда не щекотали младенцев под подбородком и не закатывали глаза в мечтах о материнстве. Но за долгие часы мучений во мне что-то переменилось. Некая крепко спавшая земная мать пробудилась в моём мозгу и завыла на весь организм, перенастроив все контакт-переключатели и перенаправив все вызовы в моём внутреннем распределительном щите так, что я принялась целыми днями ворковать "агу-агу" и "уси-пуси", пуская слюней едва ли не больше, чем сам младенец. Или, может, виноваты феромоны. Быть может, вырвавшись из наших тел, мелкие поганцы специально начинают пахнуть так сладко. Я знаю, что такого аромата, как у Марио, не было больше ни у одного ребёнка.
Что бы это ни было, полагаю, я получила этого вдвое больше нормы, поскольку сделала то, на что редкая женщина решается в наши дни. Я родила естественным путём, справилась сама от начала до конца, так же как когда-то Калли родила меня. Я родила в муках — библейских муках. Родила в опасное время, на краю пропасти, в дикой природе. И потом никто и ничто не мешало мне сблизиться с ребёнком, что бы под этим ни понималось. Марио стал моим миром, и я без всяких вопросов и без тени сомнения пожертвовала бы ради него жизнью. Отдала бы её без сожалений.
Но коли за мной не пришёл Уолтер, я знала, кто должен был прийти. И он пришёл наутро восьмого дня — высокий худой старик в адмиральской форме и шляпе-двууголке. Он появился у реки и стал подниматься по невысокому холму к моей пещере.
Первым выстрелом я сбила с него шляпу. Она слетела наземь и покатилась. ГК остановился и озадаченно провёл рукой по своей редкой седой шевелюре. Потом повернулся, подобрал шляпу, отряхнул и снова надел. Не попытался защититься и снова стал подниматься на холм.
— Хороший выстрел! — крикнул он. — Предупредительный, надо полагать?
В задницу такое предупреждение. Я целилась хренососу прямо в голову.
В мешке с полезными вещами Уолтера оказались мелкокалиберный пистолет и коробка с тысячей патронов. Позднее я узнала, что это целевой револьвер, намного более точный, чем обычно бывает подобное оружие. Но что я знала точно, так это что в то время, потренировавшись на пятидесяти подходах, я могла попасть по цели примерно в половине случаев.
— Ближе не подходи, — предупредила я. ГК стоял совсем недалеко, кричать было не обязательно.
— Мне нужно поговорить с тобой, Хилди, — сказал он и продолжил подъём. Я прицелилась ему в лоб и напрягла палец на спусковом крючке, но вдруг подумала: он может сказать нечто, что мне нужно знать. И выстрелила ему в колено.
Я сбежала с холма, ища, не привёл ли ГК кого-нибудь с собой. Мне показалось, что если он желал мне зла, то прихватил бы нескольких своих солдат, но я никого не увидела, да и прятаться там было особо негде. С этими мыслями я несколько раз обежала кругом холма. Когда я наконец остановилась рядом с крупным валуном, метрах в десяти от ГК, кто-нибудь вооружённый мощной винтовкой или лазером с оптическим прицелом мог бы подстрелить меня, но то же могла сделать и я с любым, кроме кого-нибудь в самой глубине пещеры. Никому не удалось бы наброситься на меня незаметно, я увидела бы малейшее движение. Я немного успокоилась и обратила внимание на адмирала. Он оторвал полосу ткани от своего кителя и накладывал жгут на бедро. Нога искривилась в сторону, в какую обычно не гнутся колени. Было много крови, но она уже не хлестала, а еле текла. Адмирал поднял на меня недовольные глаза и спросил: