— Вообще моя семья не из бедных, чего скрывать, — объяснила Нина, запивая чаем остатки сэндвича. Сейчас особой изящности в ней не было.
— А как же…
— Я же говорю — семья. Родители не хотели, чтобы я здесь училась. Я убежала из дома. Так что денег мне не присылают.
— А зачем?
— Ну, вот ты — зачем приехал?
— Стипендию предложили только здесь, поэтому так.
На лице Нины появилось разочарование. Даже не разочарование — в глазах читалась плохо скрываемая злость.
— Я сирота, денег у меня нет, — быстро добавил он, и теперь глаза Нины выражали чувство вины.
— Правда? Прости.
— Перестань.
Лейфон счёл её забавной. Она всегда казалась настойчивой и хладнокровной, но стоило заговорить с ней вблизи, и выражения её лица стали меняться, как в калейдоскопе. Особенно забавными были попытки скрыть эти выражения и выглядеть по-прежнему хладнокровной.
— Всегда хотела посмотреть мир, — мечтательно сказала Нина, откусывая следующий сэндвич. — Мы рождаемся в региосах, и большинство всю жизнь проводит в единственном городе. Снаружи гряземонстры, а мы — как птицы в клетке… Но есть те, кто путешествует на хоробусах между городами. Они видят много миров, в то время как большинство видят лишь один. Я таким людям завидую.
Лейфон снова начал её разглядывать, но получил сердитый взгляд в ответ и принялся поспешно жевать собственный сэндвич.
— Путешественницей я стать не могла, но мир посмотреть хотела — вот и решила поехать в школьный город. Я считала своё решение разумным, но родители очень протестовали, — сказала Нина и удовлетворённо прищурилась. Наверное, вспоминала, как бросила родителям вызов. — Я впервые была так настойчива в споре с папой. Не знаю, как он это воспринял, но я была довольна.
— Тебе поэтому денег не шлют?
— Угу. Узнали, что я тайком сдала экзамены. Когда я собралась уезжать, заперли в комнате. Я в последний момент ухитрилась выбраться и сесть на хоробус. По приезде отправила домой письмо. Написала в нём слова, которые сочла правильными. Ответ был очень коротким. Обратный билет на хоробус и записка: «Другой помощи не жди». Так что теперь живу вот так, — закончила она и замолчала, поедая сэндвич.
Лейфон тоже сосредоточился на еде. Нина доела последний сэндвич и налила чаю в бумажный стаканчик.
— Я только Военное Искусство хорошо знаю, поэтому делаю то, что делаю. Но у тебя ситуация, кажется, другая.
Президент дал понять, что Лейфона вынудили перевестись.
— Вовсе нет, — покачал головой Лейфон, опустив взгляд на стаканчик с чаем. Холод ледяного чая проникал сквозь бумагу в его ладонь. — Я ещё не определился. Просто хочу чем-нибудь заниматься.
— Хм, а почему не Искусством? Я правда считаю, что ты очень неплох.
— Только не Искусством. Военная карьера для меня уже плохо кончилась.
— Плохо? А что случилось?
Характер Нины позволял ей говорить то, о чём говорить нелегко. Лейфон грустно покачал головой. Он подыскивал способ сменить тему, как вдруг…
Раздалось спешное клацанье шагов по коридору, и к их месту отдыха выбежал человек. Он был постарше, в такой же одежде, как и они. У него была бородка. Под ногтями было машинное масло. Лейфон предположил, что это сэмпай с машиностроительного факультета.
— Так, здесь не видели?
— Чего не видели? — переспросил Лейфон, но Нина его перебила.
— Опять?
— Да, прости! Займись, пожалуйста! — ответил сэмпай и убежал.
— Вот беда.
Нина допила чай и вскочила на ноги.
— А что случилось?
— Да так, поможешь сейчас. На сегодня уборка закончена.
— Что?
— Сознание города сбежало, — улыбнулась Нина.
Понятнее не стало. Лейфон не нашёл ничего умнее, чем повторить свой короткий вопрос. На этот раз Нина уже рассмеялась.
— Неважно, пошли.
Лейфон последовал за ней.
К обычному шуму механизмов теперь прибавился суматошный топот ног по металлическому полу, но Нина шла прогулочным шагом, не обращая внимания на суету вокруг.
— Это серьёзно?
— У обслуживающих это место студентов машиностроительного факультета за такое могут снять баллы.
— Аа… — протянул Лейфон, так ничего и не поняв.
Сознание города? Нина сказала, что сбежало сознание города, но что это вообще за сознание такое? Он не понимал. Город был самостоятельным — двигался по собственной воле. Никто не знал, куда он направится дальше, жители им не управляли. Люди жили в городах, а города бродили по опустошённой поверхности планеты. Ходили слухи, что во времена, когда люди не были привязаны к региосам, у человечества были карты всего мира. Но карты утратили ценность. На них больше никто не смотрит. Настало другое время, и теперь о происходящем за пределами городов люди могут только догадываться. Как могут только догадываться и об устройстве самих неподвластных им городов.
Конечно же, он знал, что город одушевлённый. Но представить себе, как сознание города может сбежать, у него не получалось.
Все развилки Нина проходила не задумываясь. Озадаченный Лейфон смотрел ей спину.
— Мы вроде что-то ищем?
— Нечего тут искать.
— А? — ещё сильнее удивился Лейфон.
Он догнал Нину, чтобы увидеть её лицо, и обнаружил на нём смесь нежности и предвкушения. Она не оглядывалась. Просто шла прямо в известном только ей направлении.
— У города очень любопытное сознание, — заговорила вдруг Нина. — Любит побегать. Благодаря этому мы избегаем гряземонстров, но главное, что безграничное любопытство подталкивает на изучение мира. Вот оно и нарезает круги… как выражается Харли.
Они упёрлись в ограждение, и Нина остановилась. Отсюда открывался вид в глубины сердца города — со всех сторон машины, и сам воздух сотрясается от их кипучей деятельности.
А вверху было нечто.
Нечто, пульсирующее золотым светом.
— И из-за этого всё новое внутри него тоже вызывает у него любопытство. Оно любопытно, как студент-первокурсник. Как ты, например. Целни! — позвала Нина. Шар света стал описывать круги в воздухе. — Рабочие волнуются.
Шар полетел прямо на Нину. Не успел Лейфон крикнуть «берегись», как шар уже был на руках у девушки.
— Ха-ха, какие мы бодрые, — улыбнулась Нина, поддерживая шар.
Лейфон, присмотревшись, лишился дара речи.
Светящийся шар оказался маленьким ребёнком.
— Но ты должна работать. Будешь лениться — рабочим придётся бегать и кучу всего перенастраивать.
Она была размером с младенца, но с нормальными пропорциями частей тела. Волосы доходили ей до пяток. Она радостно смотрела на Нину большими оживлёнными глазами.
Это — сознание города? Лейфон молча таращился на светящуюся девочку. Девочка перехватила его взгляд поверх плеча Нины.
— Да, он новенький. Знакомься. Это Лейфон, Лейфон Альсейф. Он очень сильный. Лейфон, это Целни.
Лейфон переводил взгляд с Нины на девочку и обратно.
— Но ведь, это, так город зовут…
— А как же иначе? Город и есть истинный облик этой девочки.
При всей логичности довода, связать воедино маленькую девочку и огромный город, в котором он находился, было непросто.
— Э, Лейфон Альсейф. Очень приятно, — сказал он, протягивая руку.
Целни прыгнула с руки на плечо Нины, а потом на грудь Лейфона. Он поспешно её поймал. Девочка была невесомой, но сквозь толстый рабочий костюм ощущалось исходящее от неё тепло. Целни обхватила его, крепко вцепившись в одежду. Она смотрела на него снизу вверх чистыми, блестящими глазами, и Лейфон немного смутился.
— О, похоже, ты ей понравился, — заметила Нина, сдерживая смех.
— Что?
— Целни не позволила бы дотронуться до себя тому, кто ей не нравится. Харли объяснил бы, что Целни — электронный дух, связанные воедино частицы города. Стоит связи ослабнуть — электронные частицы пройдут сквозь человека, как удар молнии.
Лейфон не нашёлся, что на это сказать. Не верилось, что такая милая девочка может причинить вред людям.