— Фонфон…
Он чуть не упал вместе с лэндроллером.
— Насчёт прозвища, ты окончательно решила?
Прозвище в окружающую атмосферу совсем не вписывается, подумал Лейфон, выравнивая машину.
— Окончательно, — в ледяном голосе послышалась упрямая нотка.
— Не передумаешь?
— Нет. Я тут вспомнила, мы же сначала мне прозвище подбирали. Почему кончилось тем, что тебя решили звать Фонфоном?
— Меня не спрашивай.
Сам-то он Фонфоном быть и вовсе не хотел.
— А… Вспомнила. Брат пришёл. Как же он любит лезть во все мои дела. Вот причина всех моих бед — брат, не знающий ни слёз, ни эмоций. Я каждый день желаю, чтобы вскрылось какое-нибудь его должностное злоупотребление, и его выгнали из школы. Или революцию устроить. А ты поведёшь нашу революционную армию. Знамя понесу я.
— Ты вообще о чём?
— Сказала же, о моём прозвище.
Он как наяву увидел серьёзное лицо Фелли.
— Придумывай.
— Сейчас?
— Скучно же. Поговори со мной. Или ты умеешь сходу придумывать хорошие шутки?
До пункта назначения и правда оставалось немало времени.
— Нет, не умею…
— И не надо. Второй Шарнид-сэмпай — это уже слишком.
— Что же делать?
— Придумывай прозвище.
— Ээ…
— Давай-давай… — поторопила она Лейфона, и он собрался с мыслями.
Для начала первое, что придёт в голову.
— Фелли-тян?
— В детстве наслушалась. И фантазии никакой. Отказ.
— Фелитти.
— Чувствую себя дурочкой. Отказ.
Он не стал говорить, что Мэйшэн называют «Мэйтти». Да и сам-то он её последнее время называл «Мэй». Если уж на то пошло, такое же прозвище у Наруки. Хотя нет, это ещё вопрос, можно ли считать его таким же…
— Фелли-тён.
— Какой в этом смысл? Отказ.
— Фелли-ян.
— Я тебе не предмет для шуток. Отказ.
— Фелли-рин.
— Издеваешься? Отказ.
— Фелли-Фелли.
— Ненавижу повторы. Отказ.
— Феффен.
— Звучит как дурацкий смешок. Отказ.
— Фернандес.
— Кто? Отказ.
— Фелли-тан.
— Жить надоело? Отказ.
— Прости, сдаюсь.
— Сдаваться я не разрешала.
Что делать… Лейфону захотелось схватиться за голову. Вообще для прозвищ имя обычно или укорачивается, или слегка видоизменяется. Или же надо найти что-то, на что человек похож…
— Что?
— Ничего.
Он хотел сказать «холодная кукла», но промолчал. Получалось крайне оскорбительно.
— Ну же, придумывай, — поторопила Фелли, но Лейфону показалось, что у него голова стала каменной.
Ничего не придумывалось. Имя изначально слишком короткое, чтобы его можно было сократить. Фе? Это что? При таком сокращении вообще выходит что-то непонятное. А может, по аналогии с прозвищем Наруки, Фекки? Опять чёрти что.
— Ну давай, что там у тебя?
— Фелли, — в отчаянии выпалил он.
Сократить и изменить не получалось. Но ещё вариант оставался. Само имя. Наверное, звучит сухо. Но больше ничего в голову не лезло, выхода не было.
Ну и как?! Некоторое время стояло молчание.
— А?
— Скажи ещё раз.
— Ээ… Фелли.
— Хм…
Он не видел Фелли, но вполне мог представить её лицо. Правая рука потирает подбородок, левая поддерживает правую за локоть, голова слегка наклонена, взгляд устремлён куда-то в сторону неба… Такую картину он представил.
— Ни творческой мысли, ни старания, ни уважения к старшей, ни тёплых чувств ко мне, — безжалостно перечислила она. — К тому же это не прозвище.
Тоже не подходит… Тогда…
— Выбора нет, сойдёт, — внезапно добавила Фелли, когда Лейфон уже смирился было с мыслью, что придётся думать дальше.
— А?
Он был не столько обрадован, сколько удивлён таким решением.
— Но произносить надо с большей теплотой в голосе. А уважение к старшей не нужно. Так что зови меня так всё время, не добавляя «сэмпай», хорошо?
— Х-хорошо…
— Итак, Фонфон. Скажи ещё раз.
— Э, да. Фелли.
— Отлично.
Лейфон вздохнул с облегчением. Но вдруг…
— Тогда пообещай.
— Что?
— Что теперь будешь обращаться ко мне именно так. Обещаешь?
— Ээ, и даже при всех?
— Конечно.
— А я буду Фонфон?
— Конечно.
— Прошу, пощади.
На тренировках взвода, или если они случайно встретятся в школе… или когда он даже не заметит, что рядом кто-то есть, а его назовут Фонфоном… Нет… нет, нет. Он же умрёт со стыда.
— Ладно, раз так хочешь, будешь Фонфоном только наедине со мной.
Вот теперь он по-настоящему успокоился.
— За это с тебя ещё обещание.
— Хорошо. Всё сделаю, — заранее согласился он.
Он был готов на что угодно, лишь бы она не назвала его Фонфоном при всех.
— Когда вернёшься, так меня и назови.
— …
— Вот и договорились, — заключила Фелли, и больше не произнесла ни слова.
Перед рассветом он решил немного вздремнуть. Чувствуя, как дорожная тряска продолжает эхом отдаваться в его голове, Лейфон лёг на лэндроллер и закрыл глаза.
Ветер стих, наступила тишина. Лейфон не знал, что делает сейчас Фелли, так как она давно уже молчала, да и сам он ничего не говорил. Тишина была абсолютной. Казалось, исчезло само понятие звука. Когда он слегка шевелился, бряцанье дайтов казалось оглушительным. Ощущение, что он является единственным живым существом в мире, стало ещё отчётливее. Разум понимал, что это не так, но ощущение не уходило. Ведь рядом никого, никто не придёт на помощь. Целни с живыми людьми остался далеко позади. А где находятся другие города, Лейфон вообще не знал.
Что сейчас делает Лирин? Почему-то он подумал о ней. После нападения личинок Лейфон написал лишь одно письмо. И стал ждать ответа. Ответа пока не было. Срок, прошедший с получения предыдущего письма, особо не удивлял. Хоробусы писем пока не привозили, так что почта, наверное, ещё в пути.
В письме Лейфон честно рассказал всё о себе нынешнем. Как сразу по приезде его заставили поступить на военный факультет, как вступил во взвод и как сражался с личинками… Как не смог бросить Военное Искусство.
Что подумает Лирин? Покачает головой с грустной улыбкой или раскраснеется и начнёт читать лекцию?
На сложенной вдвое портупее звякнули дайты.
Всё-таки я боюсь одиночества, признался он себе. Когда он только приехал в школу, то писал Лирин каждую неделю — а теперь не пишет. И дело не только в том, что он утратил охватившее его при поступлении чувство новизны и любопытства, но и в том, что ответные письма не приходили с такой скоростью, с какой он писал сам, и стало казаться, что Лирин это не так интересно.
Он не получал письма от Лирин с того самого дня. Наверное, дело всё-таки в расстоянии. В современном мире прямая связь между городами невозможна, и письмо Лейфона может просто не дойти. Впрочем, он не думал, что это помешало бы Лирин писать свои. Но ненадёжная связь между городами, положение, в котором оказался он сам, а также тот факт, что он вспоминает о Лирин только в такие мгновения… Всё это наталкивало на невесёлые мысли.
Смогли ли те, кого он повстречал здесь, заполнить пустоту от расставания с Лирин? Нет, подумал Лейфон. Они эту пустоту не заполнили, а заслонили. Факт расставания никуда не делся, просто школьная жизнь затянула его, и вспоминать о Лирин стало просто некогда. Наверное, такой он и есть, Лейфон из Целни. Не столь напряжённый, как в Грендане — и это, быть может, к лучшему.
Конечно, не всё идёт гладко, да и занимается он вообще-то тем же, чем и раньше. Именно из-за этой новой жизни он покинул сейчас жизнь нормальную и оказался в пустыне.
Снова звякнули дайты. Песчинки забарабанили по корпусу. Поднялся ветер. Лейфон, слушая его завывания, забылся неглубоким сном.
* * *
Незадолго до того, после отъезда Лейфона.
Дверь со скрипом отворилась.
— Привет, Нина. Жива-здорова?
— Тебе не кажется, что у больных такое не спрашивают?
— А ведь верно, — беспечно улыбнулся Шарнид, подмигнул проходящей по коридору медсестре и вошёл в палату. Следом вошёл Харли.