— Там живет народ финского племени. А на войне, знаешь, как в боксе: если противник двинет тебя по роже, то ты стараешься ответить ему вдвойне. Русские ударили нас первыми, затем пришел наш черед.
— Ну, а что, если теперь они нам ответят вдвойне? — сказал Хейккиля, прыская со смеху, до того забавным показалось ему сравнение.
Ну так известно же, в боксе побеждает тот, кто лучше умеет обороняться. Я, во всяком. случае, не думаю, что наша армия сейчас слабее, чем когда мы наступали… Да и успели же понастроить дотов, бункеров разных, так что не больно-то он тут разбежится.
— Не знаю, много ли от них проку, от бункеров; — заговорил Саломэки. — Небось он, немец-то, тоже успел кой-чего понастроить, а теперь улепетывает со всех ног. Все линии свои выпрямляли. Довыпрямлялись вон уж почти до Латвии.
Хейно рассмеялся, прикрывшись одеялом.
— Вот-вот, растолкуй ты этому военному, шакалу…
Ниеминен приподнялся на локте и прошипел сквозь зубы:
— Попридержи язык, Пена. Договоришься, что я тебе нос расквашу!
У Хейно вырвался резкий, злой смешок:
— Вы послушайте этого Яску! Он так и рвется в бой. Скоро он ринется на Урал и на Ленинград. Ударит раз, ударит другой — и крышка! Он же у нас чемпион района, вы не шутите!
Ниеминен вскочил с койки, но тут же снова лег и спрятался. под одеяло, потому, что распахнулась дверь и вошел капрал. Разговоры тотчас прекратились. Но Ниеминен еще долго не спал и сердито ворочался с боку на бок. «Я военный шакал! Ах, нечистый дух! Я его заставлю взять эти слова обратно!»
Сон все не шел. Где-то в душе тлело беспокойство: «Что, если русские и впрямь попрут в наступление? Чем это в конце концов обернется? Если не выдержат укрепленные линии, что же тогда станет с Финляндией?»
Наступил новый год. В январе грянули редкостной силы морозы. Война продолжалась. Мир пылал в огне. Газетные заголовки делались все тревожнее:
«Берлин эвакуируется!», «Русские перешли границу Польши!», «Граф Чиано и другие фашистские руководители казнены в Вероне!».
Но в учебном центре все шло по-прежнему, словно мировые события не имели к нему никакого отношения; Егери-бронебойщики учились поражать вражеские танки Очевидно, дело для них найдется, ибо Финляндия поклялась «сражаться в одиночестве, до конца». Газеты вновь и вновь склоняли на все лады «чудо зимней войны». Эйзенхауэр перенес свою ставку в Лондон.
— Вот будет шуму, ребята, когда американец ударит в барабаны!
Но в «барабаны» начали бить совсем в другом месте. Русские перешли в стремительное наступление на Ленинградском фронте, прорвав оборону немцев.
— Это значит, ребята, что скоро настанет очередь Финляндии, — сказал Саломэки. — А следовательно, и нас выпустят из этой клетки на фронт.
Взвод только что пришел с обеда и готовился к вечерним учениям, ждали, что сам майор будет показывать, как надо поражать танк бронебойным снарядом. На полигоне был для этого приготовлен старый, разбитый советский танк.
Строиться было еще рано, и взвод пока отдыхал у себя в казарме. От слов Саломэки сержант помрачнел и насупился. Наконец он сказал с расстановкой:
— Не спешите, ребята, на фронт. Там ведь тоже не сладко.
— По крайней мере, там не будет никто помыкать да без конца командовать, не будет этой чертовой муштры.
— Да, там, конечно, посвободнее. Но дай только соседу подняться в атаку — так сразу маму вспомнишь. -
Саломэки хотел было возразить, что «настоящий мужчина духом не упадет и по матери не затоскует ни при каких обстоятельствах», но это приняли бы за хвастовство, и он сказал:
— Это, конечно, дело другое. Но я имел в виду, что пока там все спокойно.
— Да, если бы все было спокойно, — вздохнул Мюллюмэки и встал. — Давайте-ка собираться. Скоро эта «муштра» снова начнется.
Взвод стал не спеша собираться. С приходом Мюллюмэки всякая излишняя суетливость исчезла. Прапорщик Сеппэ сначала косо поглядывал на нового сержанта, удивляясь его либерализму, но вмешиваться не стал. Человек все-таки был на фронте в ту и в эту войну, был трижды ранен, имеет кучу орденов. Сам же Сеппэ только что окончил офицерскую школу. Так что он вообще махнул на взвод рукой и все свободное время посвятил «заботам» о своей Рийтте. Да и с чего ему было тревожиться? Судя по всему, эти мерзавцы усваивали науку неплохо, хотя их и не жучили так, как других.
На плацу майора еще не было. Он пришел только после того, как увидел из окна, что. роты построились. Все должно было происходить как положено, по уставу, сначала — рапорт, потом — приветствие. Ответ на приветствие прозвучал сегодня недостаточно громко, и Вуорела сердито нахмурился.
— Здравствуйте, молодцы! — крикнул он снова.
Ну, слава богу, на этот раз вышло получше. И майор направился к танку.
— Солдаты, егери — истребители танков! Вы знаете эту машину. Это вражеский танк. Вполне возможно, что вам представится случай поразить танк составным зарядом из гранаты и пачки толовых шашек.
Майор прошелся взад и вперед возле танка и продолжал:
— Как это делается, вы сейчас увидите. Прошу принести составной заряд.
Когда ему подали требуемое учебное пособие, Вуорела начал показывать и объяснять:
— У всякого танка имеется так называемый мертвый угол, который изнутри машины не просматривается.
Он подошел к строю.
— Подойдите, вот вы, егерь, вы будете мне помогать… А, это вы, тот самый Салохарью?..
— Саломэкй, господин майор!
— Так-так, Саломэкй. Это вы маршировали со стертыми ногами?
— Так точно, господин майор! — выкрикнул Саломэки. — После чего был отправлен в отпуск.
Конец прозвучал чуть ли не с укором, и майора это несколько смутило. Действительно, Саломэкй был даже зол на майора за тот отпуск, хотя и понимал, что если его там отколотили, а его Лийсуукка была в объятиях другого, то уж командир-то тут ни — при чем. Майор хотел было снова похвалить этого егеря за доблестную стойкость и упорство, проявленные во время марша, но промолчал.
Он протянул Саломэки ручную гранату.
— Идите в танк и ведите наблюдение за местностью, — Если увидите меня хоть краем глаза — открывайте люк и бросайте гранату.
Саломэки колебался и медлил с ответом.
— Господин майор, я боюсь, попаду.
Вуорела усмехнулся:
— Не беспокойтесь. Приказ ясен? Выполняйте.
Саломэки взобрался на танк, открыл тяжелый люк и скрылся из виду. Майор обратился к ротам:
— Прошу внимательно следить, с какой стороны я буду приближаться к танку.
Он обогнул танк с тыла и лег на землю. Затем он стал подползать к танку. Ползти ему, однорукому, было довольно трудно, но все-таки он полз, как-то странно, боком. Люк танка все время оставался закрытым. Вуорела оглянулся на роты, стоявшие строем, и кивнул головой в сторону танка, вот, мол, смотрите, как это делается…
На самом деле он вовсе не был в восторге от того, что прием этот входил в программу обучения. Он понимал, что вряд ли кто-нибудь из этих парней сможет таким образом приблизиться к вражескому танку и остаться живым. Ведь и у противника есть глаза, и танки чаще всего находятся в движении. Кроме того, новые танки противника имеют такую прочную броню, против которой составной заряд почти бессилен… Но мало ли что может случиться на войне! Так что, на худой конец, неплохо изучить и этот прием. Майор подполз совсем близко к танку и уже хотел было привстать, как вдруг люк открылся, и граната, описав красивую дугу, угодила майору прямо в лоб.
Затем из люка выглянула радостная рожа Саломэки, но в следующий же миг глаза его расширились от ужаса. Майор лежал ничком, и снег у его головы окрасился кровью. Саломэки нырнул в люк, и крышка захлопнулась. Офицеры бросились к майору Вуорела и подняли его. На лбу майора зияла рана, и кровь заливала лицо.