У пушки в это время ребята стояли насмерть. Автоматы трещали, винтовки стреляли взахлеб. Саломэки, укрывшись за камнем, лихорадочно заряжал автоматные диски и только бормотал:
— Ай, святая Сюльви, ай, святая Сюльви!..
Пули свистели над самым ухом, но Саломэки, как машина, распечатывал пачки патронов и наполнял диски один за другим. Кауппинен командовал.
Сундстрём лежал в ивняке с винтовкой и старательно прицеливался. Сейчас и он был серьезен. Первая волна атакующих прижалась к земле и вела стрельбу. Но за нею шли новые цепи пехоты. Сундстрём прицелился и выстрелил. В тот же миг по кусту хлестнула автоматная очередь. Сундстрёма оглушительно ударило по голове, и он упал ничком. Вскоре он, однако, пришел в себя и ощупал голову. Стальная каска была цела, только вмялась на затылке. Мало-помалу выражение испуга на его лице сменилось растерянной улыбкой. «Значит, я еще жив! Удивительно, но факт!»
Он ползком перебрался на другую сторону куста и старался не слишком поднимать голову.
Младший сержант Саарела занял позицию чуть в стороне от остальных и вначале стрелял из пистолета. Но когда непосредственная опасность миновала, он осторожно огляделся, достал из хлебной сумки кусок фанеры, зажал между рукой и дулом, пистолета и выстрелил, стиснув зубы. Крик, вырвавшийся у него, был неподдельным, так как пуля раздробила кость и оставила большую рваную рану. Саарела пополз, показывая соседу по цепи, что ранен в руку. Но тут вдруг автоматная очередь пристрочила его к земле. Так кончилась попытка кавалера железного креста. пробраться к «своим».
Это видел Хейно, который все время присматривал за младшим сержантом. «Куусисто смылся, но уж этого я не прозеваю!» — думал он. Теперь, когда больше некого
стало караулить, Хейно вдруг почувствовал раскаяние. «На кой ляд мне все это нужно? Самого-то ведь подмывает драпануть хоть на край света!.. Но я, правда, не вояка и никогда не был лахтарем».
Он лежал за большой каменной глыбой. Здесь пули не доставали, если не поднимать головы. Улучив момент, он быстро взглянул на предполье и снова приник к земле. Патроны кончались. Надо было беречь их на самый крайний случай.
Ниеминен и Кауппинен поступали точно так же. Саломэки только что крикнул, что он зарядил последний диск и больше патронов нет. Скоро им не останется ничего иного, как сдаться или умереть. Сзади на флангах шла непрерывная стрельба. Там неприятель подошел вплотную к окопам. Кауппинен прислушивался к шуму боя и думал, как бы суметь незаметно отойти к своим. Скоро уж не о чем будет и думать, когда противник ворвется в окопы с пулеметами. Тогда останется единственная возможность.
— Двоим с автоматами надо остаться здесь, для прикрытия, а остальным потихоньку отходить! Я остаюсь! Кто со мной? — крикнул Кауппинен. Долго не было слышно ответа. Наконец Ниеминен крикнул:
— Отходите незаметно! Я останусь с Реской прикрывать! Эй, Саломэки, все диски сюда!
И вдруг Саломэки отозвался с дикой радостью:
— Бродяги! Ай, святая Сюльви! Спасение! Идут к нам на подмогу! Пулемет, нет, два пулемета! Наша пехота прет сюда, братцы! Много пехоты!
Скоро они увидели солдат, ползущих между кустов. Ниеминен почувствовал, как комок подступил к горлу, и оглянулся на Кауппинена, но перед глазами встала туманная пелена. Кауппинен лежал за кочкой, упершись в нее лбом, и беззвучно плакал, вздрагивая всем телом.
Среди тех, что подошли к ним на подмогу, был командир пехотного полка, полковник Ларко. Опираясь на палку и сильно хромая, он вышел почти на опушку кустарника и поднес бинокль к глазам. Это был коренастый крепыш, о бесстрашии которого ходили легенды. Говорили, что полковник никогда не кланялся, какой бы ни был артобстрел, и что он всегда был там, где труднее всего. На днях Ларко был ранен осколком в ногу, но не пошел на перевязочный пункт. Подоспевшему на помощь санитару, который хотел вынести полковника, пришлось тут же на месте извлечь у него осколок щипцами и наложить повязку.
Полковник руководил обороной. Он был вне себя, узнав, что взвод, который должен был удерживать эти кусты, бросил свое место. Его привело в ярость сообщение о том, что артиллеристы из противотанкового дивизиона, расположившиеся со своей пушкой в этом кустарнике, оказались на грани гибели. Командир взвода и его помощник сейчас сидели под арестом в командном блиндаже полковника. При мысли о них полковник ругался на чем свет стоит:
— Негодные трусы! Я им покажу мм… мм… Оставить такое место! Господствует над флангами!.. Но что это? Они собираются идти на прорыв!.. Солдаты, пулеметы приготовить к бою!
— Господин полковник, — сказал стоявший сзади лейтенант, — прошу вас укрыться. Противник на расстоянии броска.
— Вот оно что, они хотят провести нас за нос, — продолжал Ларко. — Старые, знакомые уловки, господа. Это мы уже знаем. Они хотят пройти вплотную за своим огневым валом. Сейчас начнется артподготовка. Солдаты! Когда начнется артобстрел, нужно быть начеку. Они пойдут в атаку, пока вы еще будете сидеть скорчившись в своих укрытиях.
Полковник опустил бинокль, висевший у него на груди и, ковыляя, подошел к пушке.
— Позовите командира орудия.
Кауппинен осматривал в бинокль предполье, на котором были видны лишь убитые. Он слышал предупреждение полковника и верил ему. От неприятеля можно ожидать чего угодно. Только что ведь попали под такой свинцовый град, а назад не откатились. Что, если они и впрямь появятся как кроты из-под земли!..….
У Кауппинена по спине побежали мурашки, хотя он и понимал, что это невозможно. Он слышал, как позвали командира орудия, но подумал, что речь идет о Саарела. На память пришел фельдфебель Койвисто. «Вот бедняга; Осталось ли от него хоть что-нибудь? Некогда было даже взглянуть».
Нервы были так напряжены, что слезы навернулись у него на глаза. Несколько минут назад он был готов к смерти, а теперь опять поманила надежда.
— Реска! Полковник зовет! Он ждет тебя, — толкнул его Ниеминен.
— Пусть идет Саарела, я наводчик, а не командир орудия.
— Саарела убит.
Кауппинен так и ахнул:
— Как? И Саарела?
Затем он пополз назад между кустами.
Полковник стоял, облокотившись на колесо пушки. Так и выслушал рапорт. Глядя на длинный свежий рубец на лбу капрала, он улыбнулся.
— Царапнуло?
— Так точно, господин полковник!
— Вы сражались как львы. Молодцы! А теперь вам надо сменить позицию. Вы мне еще понадобитесь. Позовите ваших солдат. Два пулемета будут прикрывать ваш отход. Есть ли убитые и раненые?
— Двое убитых, господин полковник! Количество раненых пока не выяснил…
— Понятно, — прервал его полковник и прислушался. — Противник остановлен и в других местах, но сейчас он попытается атаковать снова. Вам надо успеть отойти на новую позицию. Здесь вас быстро уничтожат вместе с вашей пушкой. Этим рисковать нельзя. Так что действуйте, капрал!
Когда Кауппинен ушел, полковник сказал лейтенанту:
— Два «максима» должны обеспечить их отход. Прикажите вашим людям окапываться. Отсюда не уйдем.
Ребята снялись легко. Принесли тела убитых. Полковник по-прежнему был у пушки, он сосчитал собравшихся.
— Только восемь человек!.. Оставьте мертвых. Я прикажу, чтоб их переправили. Сможете ли вы тащить пушку? Ее придется тянуть в гору. — И, не дожидаясь ответа, он сказал лейтенанту: — Дайте еще кого-нибудь на подмогу, кто знает, где командный пункт. Позиция для пушки находится там же, но только выше по склону.
Они молча двинулись в путь. На убитых старались не глядеть. Слишком тяжело было видеть их изувеченные тела, понимая, что и тебя, возможно, ждет та же судьба.
Теперь кругом царила тишина. Зловещая тишина. Тянувшие пушку торопились, напрягая все силы:
— Сейчас опять начнут колошматить!
Предчувствие их не обмануло. Едва лишь они добрались до леса, началась пальба. И вот уже повсюду заполыхали разрывы. Оставшийся позади кустарник был весь в огне. В лесу верхушки деревьев взлетали и падали с треском. Уродливо торчали расщепленные стволы. Попасть под обстрел на открытом месте было очень опасно, в лесу же это означало почти верную гибель, потому что снаряды рвались в верхах деревьев.