При упоминании о Куусисто, Хейно крепко выругался. Он до сих пор не мог себе простить, что позволил ему улизнуть.
Больше они не касались этой темы. Старались не говорить и о погибших. Мало-помалу привыкли к новым, странным условиям жизни «около штаба». Хейно выбрал место для ночлега на чердаке пустого дома.
— Там мы сможем спокойно отоспаться. Я так устал, что готов спать двое суток подряд.
И он не ошибся. Они только забегали на кухню, брали полагающиеся им порции и забирались опять на свой чердак. И спали всласть. Казалось, они могли спать без конца. В первые дни их кормили почти одним мясом, так как снабженцы зарезали и пустили в котел оставшуюся после эвакуации гражданского населения скотину. Но потом эта обжорка кончилась, и настал черед жидкой кашицы из гороховой муки. Она была довольно противна на вкус и на цвет, так что даже Хейно ел через силу и раза два выплеснул всю свою порцию на землю.
Сидя на своем чердаке, они разговаривали всегда вполголоса, так как в глубине души таился страх, что, едва лишь их место пребывания обнаружат, придется снова отправляться на передовую. Оттуда долетал могучий гул канонады. За Вуоксой было оставлено предмостное укрепление, и вот на него-то противник и направлял свои яростные атаки.
Однажды утром они проснулись от окрика:
— Подъем, ребята! Ступайте сперва подкрепитесь чайком, да поехали!
В открытый люк чердака заглядывал с приставной лестницы толстый, лысый сержант. Очевидно, какой-то из командиров орудий, незнакомый им. Особенностью противотанкового дивизиона было то, что его орудия, разбросанные по фронту целой армии, действовали самостоятельно, поэтому люди друг с другом не встречались и каждый знал только свой взвод. Хейно насилу продрал глаза и крикнул, не поднимая головы:
— А ну, катись ко всем чертям!
— Хэ, уж больно далеко, долго добираться, — попытался отшутиться сержант. Но Хейно было не до шуток:
— Если ты не исчезнешь, я тебя туда в два счета отправлю!
Ниеминен приоткрыл один глаз и спросил:
— Слушай, чего тебе от нас надо? Мы отсюда никуда не пойдем.
Сержант добродушно улыбнулся:
— Это уж ваше дело, а не мое. Как хотите, так и поступайте. Капитан только велел вам передать. Машина отправляется через час.
— Куда отправляется?
— На передовую, конечно. Неужто в тыл.
Он сказал это тоже для юмора, но юмор вещь опасная. Хейно достал из-за головы автомат:
— Ты, сволочь, еще хихикаешь?..
Сержанта словно ветром сдуло. Хейно и Ниеминен прислушались, как он улепетывает, и невесело взглянули друг на друга.
— Что это он упомянул капитана? — спросил Ниеминен.
— Говорит, капитан приказал.
— Черт побери… что же нам делать?
— Спать, — спокойно ответил Хейно, укладываясь поудобнее. — Я, во всяком случае, никуда не поеду. Хорошо нашему капитану командовать, не самому ведь идти, но я тоже с места не тронусь.
Ниеминена все же беспокоил приказ капитана. Суокас не терпит неповиновения. Может и под трибунал отдать. «Неужели, черт возьми, кроме нас, уже некого послать?»
Все-таки он достал портянки и начал обуваться. — Хейно косо поглядывал на него, скривив губы, и наконец насмешливо спросил:
— Что, старина, поджилки затряслись? Или опять военная дурь в башку ударила?
— Пойду к капитану и скажу, что мы еще не можем никуда двинуться.
Хейно язвительно засмеялся.
— Умница капитан, конечно, скажет: простите, братцы, как я сам-то не подумал! Идите, дорогие мои, отсыпайтесь. Да сообщите мне потом, когда вам захочется отправиться на передовую!
Ниеминен оделся и пошел к люку. Хейно хотелось сказать ему что-нибудь еще более издевательское. Но что бы это дало? Ведь товарищ не виноват в том, что так распорядился капитан. Поэтому он поспешно бросил ему вдогонку:
— Не забудь хотя бы сказать, что мы были все время на самом трудном участке и что нас осталось только двое от всего расчета.
Ниеминен молча спустился по приставной лестнице проклиная в душе и войну, и капитана, и свою дисциплинированность. Вскоре он возвратился.
— Мы с нашей пушкой должны обеспечивать прикрытие. Меня капитан назначил наводчиком. Он говорит, что пушка будет довольно далеко от передовой, так что нам придется там, в общем-то, отдыхать. Но прикрытие необходимо на всякий случай, потому что сосед, возможно, попытается перейти Вуоксу.
— «Попытается», — усмехнулся Хейно. — Он не «попытается», а перейдет, и все, когда ему понадобится, нас не спросит.
— Не знаю, капитан сказал, что теперь уж он не пройдет. Дескать, теперь и у нас есть сила… Кстати, он говорит, уже послал бумаги насчет орденов. Нам с тобой обоим, говорит, «виртути милитари» первой степени..
— Ха! — изумился Хейно. А потом стал даже сердиться: — На кой ляд они нам сдались! Мне, во всяком случае, не нужно. Если бы это охраняло от осколков, ну, ладно. Или если бы они сказали, что ты, мол, свое отвоевал, а потому получай награду и ступай себе домой; Тогда другое дело. А если они мне дают свою побрякушку, чтобы я лучше дрался, так я просто ее не возьму.
— Это твое дело. А теперь пошли. Машина ждет, пора ехать.
На душе кошки скребли. Время, проведенное на базе, было как сладкий сон, и вот оно кончилось. Угрюмые, не глядя ни на кого, влезли они в кузов грузовика, где уже сидели, ожидая их, сержант и повар с бачком каши. Сержант хоть молчал, а повар, ничего не подозревая, сразу начал лезть с разговорами, расспрашивал, кто такие да куда направляются.
— Бараны! Не видишь, что ли? На убой нас везут! Понял теперь?
Кругом гремело и полыхало. Артиллерия и минометы противника вели огонь по плацдарму и по коммуникациям.
Действовала и финская артиллерия. На этот раз она звучала мощно. Потом в воздухе появились «штуки» — пикирующие бомбардировщики. Один за другим они разворачивались и с воем круто падали вниз, туда, где был плацдарм Эвряпээ, лишь у земли выравнивались, чуть не задевая верхушки деревьев, и скрывались за лесом. Могучие разрывы бомб поднимали к небу тучи земли и целые деревья.
Небо тоже покрылось разрывами. Зенитный огонь противника все усиливался. Один самолет взорвался в воздухе. Потом еще один не смог выровняться и врезался в землю. Но за ними шли другие, размеренно разворачиваясь друг за другом, словно в воздухе с ревом и скрежетом вращалась гигантская карусель.
— Черт возьми, теперь пусть рюсся дрожит! — возбужденно воскликнул Ниеминен. — Эти «штуки», скажу вам, страшная вещь!
Он искренне восхищался пикирующими бомбардировщиками и. радовался бомбежке, которая наверняка ослабит натиск противника.
Финляндия заключила договор с Германией о предоставлении помощи. Его ругали, над. ним издевались и смеялись, о нем спорили чуть ли не до драки, но договор вступил в силу, и теперь он, похоже, приносил свои первые плоды.
— Я думаю, теперь сосед не сможет наступать, по крайней мере в течение: некоторого времени, — продолжал Ниеминен.
— Да, конечно, он теперь враз лишился и живой силы и техники, — произнес Хейно с иронией. — Скоро уже он запросит мира. А мы станем диктовать условия. Недолго уж ждать осталось!
Хейно считал, что ничего хорошего договор с Германией дать не может, напротив, от него только вред. Договор этот закрывал путь к миру. «Теперь-то наши господа совсем, поди, одуреют! — думал Хейно. — Нет, черт возьми, я удеру. Я не останусь больше на вашей бойне!»
Он уже готовился потихоньку, запасался сухарями на дорогу. Но где-то в глубине души все-таки теплилась надежда, что господа, может быть, образумятся и постараются заключить мир. Ведь и Выборг уже был оставлен, и в Восточной Карелии приходилось все время отступать. «Ну чего же им еще надо? Чего они хотят добиться, на что рассчитывают?» Хейно снова и снова, думал об отце. «Что со стариком? Почему он молчит, как в воду канул? Если он погиб, я брошу все и уйду. А может, он подался в лесную гвардию? Так я тоже пойду!»