В стране сохранялся значительный уровень бедности: в 1968 г. от 35 до 40% населения жило на менее чем 50 рублей в месяц, а в 1988 г., по данным газеты «Московские новости», бедность в Советском Союзе варьировала от 3-4% в Прибалтийских республиках, 5 -8% в Белоруссии, Российской Федерации и на Украине, 16-18% в Грузии и Армении до 33-37% в Азербайджане, Туркмении и Киргизии, 45% в Узбекистане и 59% в Таджикистане[517].
Разумеется, негласный социальный «компромисс» не был устойчивым; вокруг его «условий» постоянно шла вязкая борьба «на местах». Администрация предприятий периодически пыталась взвинтить нормы больше обычного и ухудшить условия труда, работники отвечали на это протестами и сопротивлением в различных формах. «Они (начальство) делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем», - шутили советские рабочие. Уже в 1963 г. забастовки, митинги и демонстрации отмечались в Грозном (против сверхурочной работы и несоблюдения перерывов), Краснодаре, Донецке, Ярославле, Муроме, Горьком, на заводе «Москвич» в столице. Нередко при попытке увеличить трудовую нагрузку или снизить зарплату вспыхивали забастовки и прекращения работы: на судоверфи в Севастополе (июнь 1964 г., 200 участников), на ряде уральских предприятий, где работники были недовольны несвоевременной выплатой зарплаты (Синарском и Первоуральском трубных заводах, Каменск-Уральском электромеханическом заводе, заводах «Прогресс» и «Искра», фабрике «Уралобувь», Лозьвинском леспромхозе и Первоуральском областном автомобильном управлении, 1964 г.), Серовском механическом заводе на Урале (декабрь 1964 г.), Первом государственном подшипниковом заводе ГПЗ-1 в Москве (1965 г., против сокращения премий), химическом заводе в Ленинграде (1965 г., трехчасовая, за улучшение условий труда и сохранение премий), Втором подшипниковом заводе ГПЗ-2 в Москве (1966 г.), в таксопарках Ленинграда (май 1966 г., против принуждения к починке машин за счет шоферов), на заводе ЗИЛ в Москве (угроза забастовки против сокращения премий, 1967 г.), свердловском заводе резиново-технических изделий (апрель 1967 г., всеобщая забастовка против изменения режима и графика работы), в двух автопарках Кишинева (зима 1969 г., против штрафов), на отдельных предприятиях Калиниграда, Львова и Белоруссии (1970 г., проявление солидарности с польскими рабочими), на заводе в Витебске (февраль 1973 г., против снижения премий), в автобусном парке в Шяуляе (1975 г.), на Кировском заводе в Ленинграде (1976 г., «итальянская стачка» с участием 400 человек), в портах Ленинграда, Выборга, Таллина, Риги, Клайпеды и Вентспилса (май 1977 г.; отказ разгружать импортные товары, идущие в распределители для элиты), на текстильных предприятиях в Иваново (1977 г.), на машиностроительном заводе им. Кирова в Копейске, заводе резиновых изделий «Инкарас» в Каунасе (декабрь 1977 г.), в автобусном парке в Горьком (1979 г.), на заводе «Гомсельмаш» в Гомеле (1979 г., против снижения расценок), радиозаводе и тракторном заводе в Минске (1980 г.), автомобильном заводе в Тольятти (май 1980 г.), заводе сельскохозяйственного машиностроения в Тарту (1980 г., против повышения норм и снижения премии), предприятиях Москвы, Киева, Ленинграда, Воронежа, Минска, Петрозаводска, Вильнюса, различных городов Эстонии (1980-1981 гг., солидарность с рабочими Польши), заводах Свердловска («Уралмаше», Верхне-Исетском инструментальном и т.д.; начало 1980-х гг., протест против нехватки продовольствия), автозаводе им.Жданова в Павлово (октябрь 1981 г., против лишения премии, с участием 600 человек; в мае 1982 г. там же и на механическом заводе состоялись подпольные маевки), заводе «Электроинструмент» в Выборге (январь 1983 г., против задержки зарплаты), в автобусно-таксомоторном парке Нарвы (июнь 1983 г., против повышения норм и изменения графика работы), и др.[518]
Чаще всего власти шли на уступки бастующим, по крайней мере, частично. Это не мешало им через некоторое время прибегать к репрессиям: наиболее активных забастовщиков позднее увольняли или даже арестовывали.
Не имея права вести легальную борьбу за свои интересы (любые попытки создания независимых профсоюзов подавлялись силой), советские трудящиеся прибегали к другим формам протеста - частой смене места работы, «волынке», плохой работе за плохую зарплату, саботажу, краже с предприятий. Рабочие считали, что таким образом они возвращают себе то, что им недоплатили. По некоторым данным, в результате «прогулов» и других подобных способов уклонения от работы терялось 15-20% рабочего времени в смену и 10% обычного рабочего дня[519]. «Прогулы» приняли настолько широкий характер, что администрация Ю.В.Андропова (1982— 1984 гг.) предписала проводить в городах облавы на транспорте, в магазинах, кинотеатрах и т.д., чтобы выявлять тех, кто находится вне своих рабочих мест в рабочее время. Другим способом заставить трудящихся больше работать оставалась сдельщина: в 1988 г. сдельную зарплату получали 54,3% работников, и лишь 45,7% - почасовую[520].
Не прекращались и народные бунты, связанные с произволом милиции и властей. Такие выступления, нередко сопровождавшиеся кровопролитием, произошли в Кривом Роге, Сумгаите (1963 г.), Бронницах, Ставрополе (1964 г.), Москве (1966 г.), Фрунзе, Чимкенте, Прилуках, Слуцке, Туле (1967 г.), Нальчике (1968 г.), Днепродзержинске (1972 г.), Рубцовске (1974 г.), Новомосковске (1977 г.), Лениногорске (1984 г.). Подобные бунты беспощадно подавлялись войсками[521].
Протесты советских трудящихся оказались мощным средством, которое позволило им сдерживать наступление со стороны правящего номенклатурного класса. Как обоснованно отмечают немецкие исследователи, авторы книги «Конец советской модели развития», «так называемый застой эры Брежнева был в действительности выражением значительной контрсилы против господствующей репрессивной трудовой системы»[522]. Тем не менее, борьба советских наемных работников носила оборонительный характер. Не имея возможности свободно самоорганизоваться, они вынуждены были довольствоваться конкретной реакцией на меры, которые вели к ухудшению их положения. Подпольные левые и леворадикальные группы, выступавшие с критикой государственного капитализма и призывавшие к социальной революции («Левая оппозиция» и «Союз революционных коммунаров», действовавшие в Ленинграде во второй половине 1970-х гг., и др.[523]), так и не смогли установить контакты с трудовыми коллективами и способствовать радикализации рабочей борьбы.
Настоящему осознанию трудящимися своих интересов серьезно препятствовал и такой элемент советского «социального государства», как патернализм. Хотя рабочие, служащие и крестьяне в Советском Союзе, в основном, понимали, что они работают «не на себя, а на дядю», это ощущение нередко сочеталось с представлениями об общности «трудового коллектива» (включая администрацию). По экономической реформе Косыгина, предприятия получили право создавать собственные фонды материального поощрения, социально-культурного назначения, жилищного строительства и т.д. Распределением социальных благ на производстве занимались также советские профсоюзы[524]. Выделение работникам средств из этих фондов зависело от отношений с начальством. К тому же, «хороший» начальник мог, в случае необходимости, «прикрыть» работника, закрыть глаза на его «прогул» или опоздание на работу ит.п. Остатки «производственного патернализма» сохранились у многих рабочих и служащих и после распада Советского Союза (к примеру, еще в 1990-х гг. в России нередко происходили забастовки против смещения тех или иных директоров предприятий и назначения на их место новых).
7. «Бюрократическая стабилизация»
Отношения Хрущева с поддерживавшими его слоями номенклатуры складывались непросто. Отказ от террора против партийного и хозяйственного аппарата резко усилил центробежные стремления. Каждая новая административная и хозяйственная реформа лишь видоизменяла и усиливала могущество отдельных партийно-хозяйственных группировок. Хрущев пытался ослабить растущую мощь ведомств. В 1957 г., как уже упоминалось, он упразднил отраслевые министерства и передал управление экономикой в руки территориальных органов - «советов народного хозяйства» (совнархозов). Множество чиновников было смещено и отправлено из столицы «на места». «Раньше... в одном экономическом районе хозяйничали десятки министерств, и каждое огораживалось своими пограничными столбами. Теперь эти столбы убрали. Экономический район стал единым хозяйством, его руководителем является Совнархоз, он и должен в достатке обеспечить свои предприятия и стройки материалами как для производственных, так и для ремонтных нужд», - объяснял Хрущев на XXII съезде партии в 1961 г.[525][526]
517
Das Ende des sowjetischen Entwicklungsmodells. S.120, 146; Süddeutsche Zeitung. 1990. 1990. 9 März.
518
523
См.:
524
Советские профсоюзы формально имели широкие права в сфере защиты интересов работников, включая возможность не допустить увольнения по инициативе администрации. В действительности, они практически никогда не пользовались ими в случае серьезных, тем более, коллективных конфликтов. Зато они обязаны были заботиться о повышении производства и дисциплины и включали в свой состав не только работников, но и администрацию, фактически являясь ее придатком.