Он чувствовал на лице снежную пыль, когда Гриша и Агейка лихо слетали на санках со склонов лога. Слизывал с губ штормовые соленые брызги. Ощущал в руках тяжесть раковины, которую подарила Грише девочка Анна… (Откуда она взялась в памяти у Вани, эта Анна? Потому что была на свете Лорка? Или в самом деле жила на острове Флореш такая девочка — среди ребят, которых однажды мальчик из далекой страны научил делать бумажных голубков?.. Гриша кивал: жила…)
Долго он говорил. Порой обсыхали губы, и Лорка совала ему в руку пластмассовый стаканчик с теплым квасом. Ваня кивал и продолжал рассказ, он боялся, что оборвется нить. Но, слава богу, она не обрывалась. Все слушали, почти не двигаясь. Только Лика быстро водила карандашом в раскрытой папке. Бруклин сунул было нос, но Лика показала ему кулак. Тим принял смиренный вид.
…У Вани в горле несколько раз царапались слезы. Когда Гриша уезжал в дальний путь, буквально отдирая себя от родного дома. Когда он умолял, чтобы капитан Гарцунов не отдавал в приют гваделупского мальчика Павлушку. Когда Саша Юхманов поднес к простреленному берету ладонь, видя, как уходит под воду пароход «Охотникъ»…
А потом… Ваня понял, что рассказ окончен. Он сказал о знакомстве летчиков Юхманова и Булатова и…
— Ну, вот и все…
Не сразу зашевелились, заговорили. Наконец Квакер известил:
— Вот это да. Ты рассказывал больше часа…
— Жалко, что все кончилось, — вздохнул сдержанный Федя Трубин…
— А ничего еще не кончилось, — сообщила Лика, захлопывая папку. — Завтра… нет, послезавтра соберемся снова. Есть еще одно дело. О том же…
— Какое дело? — недоверчиво сказал Квакер. — Да нет, хорошо, что оно есть, но…
— Я знаю какое, — перебил его Бруклин. — Только я скорее провалюсь сквозь пол, чем выдам тайну…
Половицы крякнули, и ножка табурета под Тимом ушла между ними в щель.
Сеновал застонал от хохота…
День прошел обыкновенно. Будто он и не был одним из последних для Вани в Турени. Ваня старательно гнал от себя эту память, это ощущение. Утром он привычно сходил с Ларисой Олеговной на рынок — с тележкой для овощей. После обеда он, Лорка, Трубачи и Никель дурачились на дворе у Чикишевых, поливали друг друга из шланга — все еще было очень тепло, хотя и не знойно. Лика и Тростик не появлялись, Бруклин тоже. И Квакера не оказалось дома, только Матуба, спустившись с сеновала, помахал гостям хвостом.
Вечером беседовали с дедом об энергетических полях, бессмертии душ, коллайдере, искусственных мозгах и умении делать рогатки (каковое умение, по словам Графа, было в нынешние времена полностью утрачено). На этом день кончился. Они, дни-то, стали заметно короче, в десять часов вместо заката висело за окнами звездное небо…
А назавтра… Дожидаться истинного полдня не стали, собрались с утра.
На этот раз поворачивать ключик велели все-таки Тростику. Чтобы он понял наконец, что нет на нем никакой вины. Он посопел, потоптался и согласился.
Снова серьезно сделали перекличку: здесь ли Гриша и другие герои прошлых лет?
Ваня опять покрутил музыку про стальной волосок. Но ни он и, кажется, никто другой (разве что Тим) не знали, что собирается делать Лика.
А она принесла, кроме всегдашней папки, плоский чемоданчик. Оказалось — ноутбук.
Откинули крышку, поставили ноутбук на верстак, сели к экрану лицом. Никто не спрашивал: что будет? Понимали — что-то такое…
Лика включила компьютер. На экране появился сделанный быстрыми линиями рисунок. Заснеженная одноэтажная улица со знакомой колокольней Михаила Архангела. Потом — один дом, во весь экран. Снежные валики на карнизах с резьбой… И вдруг прозвучало:
— Давным — давно, в середине позапрошлого века на этой улице, совсем недалеко отсюда, стоял дом купца Платона Филипповича Максарова… Ну, про это каждый уже знает, но я снова, чтобы по порядку…
— Ой… — сказала Лорка рядом с Ваней. А он ничего не сказал, потому что не понял. Не узнал свой голос. И лишь после нескольких фраз будто очнулся.
— Это ты… значит, ты записала меня на диктофон?
— Конечно, — спокойно согласилась Лика. — А ты хотел, чтобы все это пропало?.. Я включила запись в мобильнике, и вот… А ты что, обиделся?
Да ни чуточки он не обиделся! Просто не ожидал… Он слушал теперь свой рассказ вместе с остальными и будто смотрел кино. Конечно, легкие штриховые рисунки не были похожи на кадры фильма, но… они все равно были живыми! Потому что удивительно живою была рука Анжелики Сазоновой, умеющей двумя штрихами набросать эпизоды и портреты.