Руф нащупал перила позади себя и сел.
— Когда Маркус применил «каменный пояс» к тебе, наш Мастер сам снял с него вину и полностью переложил на Дитриха, — продолжил Вильгельм. — Блау судили. За все сразу и при закрытых дверях. Когда понял, что приговор однозначен и неизбежен, Дитрих напал на обвинителя. Собственно, это был его последний бой. Коллоу изорвал того в клочья на месте, а Маркусу солгал, что Блау сознательно взял его вину на себя.
— Зачем? — слабым голосом спросил Тангл.
— Наверное, затем, чтобы Штэйнфол изменил свое отношение к тебе, ведь за все придется отвечать.
— Нет… Зачем ты мне это рассказываешь? — простонал Руфус.
Он схватился за голову. Дыхание сбилось, а по похолодевшему телу волнами прокатывалась дрожь.
— Потому что благодарен Маркусу… за тебя.
Вильгельм подошел и по-отечески положил свои тяжелые ладони Руфусу на плечи.
— Давно в курсе? — Тангл отчаянно цеплялся за рассыпающуюся реальность.
— Нет, — честно признался тот. — Леди Корникс поделилась. Для нее это повод не верить в тебя, для меня — наоборот.
Он сел рядом, и до ноздрей Руфуса сию же секунду донесся неприятный запах.
— Ты… пьян? — Руф поморщился.
— Смеешься? — прищурился Вильгельм. — В этом никчемном городишке не хватит алкоголя, чтобы напоить меня допьяна.
Сознание Тангла внезапно очистилось, словно переполнившие его мутные образы схлынули все разом.
— Знаешь, зачем я приходил? — вспомнил он.
— Не тяни, — отмахнулся Хьорт.
— Какой Коллоу на самом деле человек? — Вопрос в лоб застал собеседника врасплох.
— Коллоу? — протянул он. — Разный. Боятся его справедливо. Но для нас с Хэвэн это был «дядюшка Джулиус». Баловал обоих. Мог свалиться как из ниоткуда посреди ночи! И без подарков не приходил. А нет ничего — денежку на карманные расходы выдаст. В Пансионе почти не жили. Леди Корникс снимала дом, чтобы мы… чувствовали себя «семьей». Коллоу нас там часто навещал. Золотое время. Помню как сейчас!
Истории лились из Вильгельма неудержимым потоком. И выходило с его слов, что «дядюшка Джулиус» чуть ли не самый замечательный человек на земле. Но как-то не клеился этот образ с тем, который нес в себе Натан. А уж с тем, который составил Тангл, и подавно! Сердце червячком точила зависть.
— Повезло вам. — Руф поднялся на ноги. — А после «золотого времени» как все обернулось?
— Нет, солнышки и зайчиков он на наших приказах, конечно, не рисует, — рассмеялся Хьорт. — И дергать его без конца я бы не рискнул. Но на каждый день рождения получаю открытку и подарок. Хоть раз бы забыл. Так нет!
— А сам?
— Что «сам»? — передразнил Вильгельм. — С детства усвоил одну простую вещь: мечтаешь обидеть Древнего, напомни, сколько ему лет. Такая тонкость… Коллоу думает обо всех сразу, при этом ухитряясь про каждого в отдельности не забыть. Я б так не смог. Лучший подарок ему — качественно выполненная работа, чтобы головной боли не добавлять. Поэтому отправляйся-ка ты, дружок, в университет. Завтра окно чинить не проснешься. А мне пора возвращаться к своим обязанностям.
Попрощавшись с Хьортом, Руфус снова взвился в холодное черное небо. Услышанное от Вильгельма успокаивало. Прямое отношение Мастера к судьбе Маркуса — достаточный повод для вмешательства в лечение. Руф уже свято верил, что Сэр Коллоу хотел, как лучше.
— Опять новости? — пробормотал Тангл, рассматривая записку, воткнутую в дверь.
Но, к счастью, Руф ошибся. Клочок бумаги хранил послание от шустрых мальчишек. Естественно, они не оставляли надежды разобраться, отчего Макс буквально вытолкал их в шею. «Если бы не развеселая парочка, так бы и жил в неведении», — подумал Тангл.
Он подошел к зеркалу и взглянул в глаза собственному отражению. Тот Руфус вполне соответствовал идеальному представлению о самом себе.
— А ведь ничего страшного не произошло, — подмигнул он. — Знал ли, нет — лишние тонкости. Удивился справедливо, а вот испугался зря.
На этой ноте Руф стащил верхнюю мантию формы и отправился готовиться ко сну.
Сириус с упоением ковырял в носу.
— Ощупываешь мозг? — ехидно осведомился Джулс.
— Ищу вчерашний день, — беззаботно отозвался тот, вытирая палец о штаны.
Разноцветные поплавки мирно покачивались на воде без малейшего намека на клев. Тихо шуршали камыши, шелестела длинными ветвями ива, а чуть дальше, куда просто так не забраться, соловьем заливалась одинокая лягушка.