Я не моргая смотрел ему в глаза.
– Я отправил в ад больше людей, чем населяет твой маленький безмятежный остров. Осторожнее выбирай слова, епископ.
– Тебя ценит Ираклиус, и потому ты неприкасаем. – Его тон потерял резкость, он перестал ухмыляться и отвел взгляд. – Чего нельзя сказать о твоих солдатах. Я должен показать своей пастве, что могу вершить ангельское правосудие над теми, кто их обидел. Мне нужны командиры тех пяти легионов, которые ты послал в наши города. Они предстанут перед судом вместо тебя.
– Ты не будешь судить моих людей. Они умрут на поле боя, а не в твоей петле.
Епископ закрыл книгу с гимнами и стряхнул с нее пыль.
– Хорошо сказано. Настоящий командир никогда не бросает своих людей. – Он кашлянул. – Но настоящие люди бросают своих командиров постоянно. Легко быть верным победителю, но ты не можешь победить Церковь. Я предлагаю тебе выход…
Я снова сел и взял фигу, покатал ее в руке.
– Продолжай.
– Ты только что вернулся с островов Эджаз, где поклоняются проклятой Лат.
– Это верно. И мы отправили множество неверных прямо к ней в ад.
– Да, но ты взял и множество пленных, не так ли?
Он говорил о моих моряках из Эджаза. Они выделялись своими восточными манерами и одеждой; неудивительно, что епископ их заметил.
– Эджазцы – лучшие моряки в мире, – сказал я. – И все же я казнил тысячи пленных. Те две сотни, что я пощадил, приняли веру в Архангела и стали нашими братьями. Ты их не получишь.
Епископ провел пальцами по корешку книги.
– Я говорю не о моряках. Я говорю о другом твоем пленнике.
Он же не мог иметь в виду… Я тщательно скрывал ее ото всех, кроме самых ближайших помощников. Конечно, эджазцы знали… Но тем не менее…
Я подавил страх и разочарование.
– О каком еще другом пленнике?
Как горько понимать, что меня предали. Не только меня, но и каждого паладина, мечтавшего освободить Костани, мечтавшего быть свободным.
Я бы стер кулаком самодовольную улыбку с лица епископа, не будь он священником.
– Думал, я не узнаю? Чтобы занять высокое положение в Церкви, нужно понимать, где проходят границы верности.
– Кто рассказал тебе?
– Всего лишь ничтожный эджазец. Его границей стал большой палец на ноге. Из мизинца я едва извлек простой вскрик.
Во мне вспыхнул праведный гнев.
– Нет ничего мягче, чем сердце только что уверовавшего. Неужели ты так жесток?
– Ох, Михей, люди не так легко забывают своих богов. Он призывал Лат, когда мой инквизитор поднес нож к его горлу. – Хихиканье епископа было таким же мерзким, как и ухмылка. – Отдай мне пленника, и мы с тобой будем едины. – Он сцепил руки. – Ради этосианской веры.
Я не ответил епископу Иоаннесу. Он дал мне одну ночь. Нужно было узнать, будет ли пленница полезна или лучше отдать ее на костер.
Мы держали ее на моем флагмане, на «Морском клинке». Я захватил его у аланийских пиратов. В отличие от крестеских галеонов у него был второй, более глубокий, трюм для сокрытия золота от сборщика податей, в который можно было попасть только через люк. Там я и держал пленницу.
За исключением моего фонаря, там стояла кромешная тьма. Запах плесени бил в нос сильнее, чем где-либо на корабле. Пленница с прикованным к ноге железным шаром сидела в углу. Она посмотрела на меня своими зелеными, как морская вода, глазами. На ее лице не было ни страха, ни гнева, ни печали – лишь безграничный покой.
– Как проводишь время? – спросил я.
– В истине.
Странный ответ. Может, она знает наш язык не так уж хорошо.
– Я могу улучшить твое положение. Намного. Хочешь?
Она молча смотрела на меня.
– Вот мое предложение. Отрекись от своей ложной богини, прими веру в Архангела и присоединись к моей команде. Ты будешь единственной девушкой, но я ручаюсь за твою безопасность и честь. Альтернатива намного хуже: я отдам тебя епископу, и он тебя сожжет.
– Я не отрекусь от своей богини.
– Я поклялся уничтожить ее веру, поскольку она – враг моего ангела. Ты не можешь поклоняться Лат в моей команде.
Я поднял фонарь, чтобы получше ее рассмотреть. Ни морщин, ни тусклых волос. Никак не старше восемнадцати; слишком невинна, чтобы быть той, кем ее считали эджазцы. Целую вечность назад я влюблялся в похожих девушек в родном городе. Дочь пекаря. Племянница мясника. Подозрительно юная жена ростовщика. Они не были красавицами, слишком бледные и худые, но для сына трактирщика – просто мечта.
– Я сожгу ваши святилища. И предам мечу тех, кто откажется принять истинную веру, пойми это.
– Да, ты сделаешь все это, и даже больше.
Она смотрела прямо перед собой, будто глядела на невидимого человека позади меня.