— Так точно. Они выбросились из подбитых самолетов и приземлились в районе Рыбного рынка. Мы ведем их в центральное полицейское управление. Представители военных властей смогут забрать их там…
— Никуда вы их не поведете, черт бы вас побрал! — вдруг заорал Шульце. Его зубы были бешено оскалены, он точно превратился в дикое животное.
— Шульце! — рявкнул фон Доденбург.
Но гамбуржец сейчас был не способен никого слушать. Он в бешенстве уставился на группу военнопленных британских летчиков. Его глаза вылезали из орбит.
— Эти ублюдки не заслуживают того, чтобы просидеть вплоть до окончания войны в удобном лагере для военнопленных, питаясь посылками, получаемыми через Красный Крест, — заорал он, прицеливаясь в пленных из пистолета. — Они не солдаты — они хладнокровные убийцы.
— Осторожнее, обершарфюрер, — сказал более рослый полицейский. — Нельзя так говорить. У нас есть приказ…
— Засунь его себе в задницу! — крикнул Шульце и повернулся к фон Доденбургу. — Что скажете, господин офицер? Разве мы дадим томми уйти безнаказанными после того, что они тут совершили? Разве не наша обязанность наказать их — здесь и сейчас?
Фон Доденбург закусил губу. Он подумал о слепых инвалидах, которые с трудом передвигались на своих культяпках, пытаясь укрыться от огня в убежище на вокзале, о голой старухе с мертвым ребенком на руках, о детских телах, которые висели на ветках деревьев. Затем он перевел взгляд на англичан.
— Поставьте их к стене! — резко приказал Куно.
— Эй, вы не смеете поступать подобным образом! — попытался возразить ему полицейский.
— Заткнись и спасай свою жизнь, — прорычал Шульце, отталкивая его в сторону. Полицейский безуспешно пытался загородить пленных собственным телом.
Второй полицейский попытался было навести свой пистолет на эсэсовцев, но стоявший ближе всех к нему боец «Вотана» ударил его по руке прикладом, и пистолет полетел на мостовую.
— Что здесь происходит?—закричал на ломаном немецком рослый англичанин с большими закрученными усами, которые были красными от крови, сочившейся из угла его рта. — Мы же военнопленные… — Он вдруг замолчал. Выражение лиц эсэсовцев сразу рассказало ему все, о чем он хотел спросить.
Рыжий англичанин, которому было на вид не больше семнадцати лет, что-то спросил у соотечественника с красными от крови усами. Тот лишь покачал головой и выставил вперед руку, пытаясь остановить его. Но юноша все равно рухнул на колени перед немцами и взметнул вверх руки, умоляя их о прощении. При этом он кричал что-то по-английски. Один из эсэсовцев в бешенстве ударил его кулаком в лицо, и молоденький англичанин затих.
После этого английские летчики не произносили больше ни звука. Они молча позволили эсэсовцам подвести себя к стене дома и выстроить напротив нее. Англичане стояли у стены — на их потных грязных лицах плясали отблески пламени — и смотрели на своих палачей пустыми безжизненными глазами, не выражавшими ни ненависти, ни страха, — точно у мертвецов.
Фон Доденбург выстроил своих бойцов в шеренгу. Не дожидаясь его приказа, они подняли винтовки. Сам фон Доденбург навел на пленников свой «шмайссер». Двое полицейских, в ужасе застыв, молча смотрели на них. Они прекрасно понимали, что им стоит сказать хотя бы одно слово — и их постигнет та же судьба, что и англичан.
Несколько секунд ничего не происходило. Пленные молча смотрели на эсэсовцев, которые готовились расправиться с ними. Было слышно лишь, как потрескивает пламя в развалинах домов, да глухо рыдает семнадцатилетний рыжий юнец в британской форме.
— Огонь! — закричал фон Доденбург. В следующую секунду его палец надавил на спусковой крючок. Несколько мгновений спустя все было кончено. Полицейские уставились на тела англичан, которые сползли вниз вдоль стены. Затем более рослый из них повернулся к фон Доденбургу и, наставив на него указательный палец, с трудом проговорил:
— Вы…
Он не смог закончить фразу.
Фон Доденбург сглотнул комок в горле.
— Следуйте за мной, — хрипло пробормотал он, обращаясь к своим людям.
Бойцы послушно повернулись и пошли вслед за ним. Они с трудом пробирались через завалы, лежавшие на улицах Гамбурга. Их дыхание было тяжелым и прерывистым, точно им только что довелось пробежать огромную дистанцию. Позади них остались двое пожилых полицейских. Они так и стояли у стены, возле которой лежали расстрелянные английские летчики. А рослый полицейский все так же обвиняюще указывал пальцем в сторону фон Доденбурга, точно превратившись в статую — символ вечного осуждения.