В это время обследовавшие колхозный амбар эсэсовцы наткнулись на комиссара. Они грубо выволокли этого толстого черноволосого мужчину наружу. Вне себя от ужаса, он бормотал:
— Только не стреляйте… прошу вас, только не стреляйте!
Эсэсовцы уставились на его жирную физиономию и жесткие курчавые волосы.
— Э, да ты, похоже, жид, — протянул один из бойцов «Вотана».
— Нет, нет! — в панике закричал комиссар.
— Не ври, жид! — грубо заорали эсэсовцы. — Лучше признайся сразу.
— Нет, нет, что вы! — лепетал комиссар.
— Давайте просто спустим ему штаны и посмотрим, обрезан он или нет, — решительно предложил один из ССманнов.
— Да, да! — загалдели эсэсовцы. — Спустить с него штаны!
С комиссара стащили штаны. Под ними показалось шелковое нижнее белье.
— Ну что ж, — произнес грузный роттенфюрер, — сейчас посмотрим!
Кончиком штыка он приспустил трусы комиссара и присвистнул:
— Ну вот, он обрезан — так, как и полагается у евреев.
— Нет, нет! — заверещал комиссар. — Это была операция.
Это сделали согласно медицинским показаниям…
Роттенфюрер наотмашь ударил его по лицу, и комиссар заткнулся.
— Послушай, жидяра, мы отлично знаем, что ты и твои подручные сделали с этим несчастным фельджандармом здесь, в деревне, — проговорил он. — Вы отрубили ему руки. Выкололи ему глаза. И точно вам этого было мало, еще и засунули его служебный знак ему в задний проход. — Роттенфюрер покачал головой. — Как вы только можете делать подобные вещи?
— Но лично я не имею к этому никакого отношения! Я этого не делал!
— Ну конечно, не ты, — захохотали эсэсовцы. — Сейчас, когда ты стоишь перед нами со спущенными штанами, ты вообще больше ни на что не способен. Но зато раньше… — Они грозно надвинулись на него: — Признайся, Эренбургу[34] это понравилось бы? Он бы это оценил?
— Но…
Роттенфюрер снова хлестнул комиссара по лицу. Тот отступил на шаг назад, сплевывая на землю кровь вперемежку с выбитыми зубами. В его глазах вспыхнул панический ужас.
Воцарилась напряженная тишина. Слышны были лишь тихие всхлипывания комиссара да тяжелое дыхание обступивших его эсэсовцев.
— Ну хорошо, жид, — медленно проговорил грузный роттенфюрер. — Знаешь, что мы сейчас сделаем? Мы немножко укоротим твой вонючий еврейский член.
— Что, что? — залепетал комиссар. И сразу замолк, когда увидел, что роттенфюрер вытащил из заднего кармана брюк небольшой перочинный нож, которым немецкие солдаты обычно крошили табачные листья для своих пенковых трубок. Немец раскрыл нож и провел лезвием по коже большого пальца руки, проверяя его остроту. Комиссар с ужасом следил за его движениями.
— Положите его на землю, — спокойно распорядился роттенфюрер. — И держите крепче!
Десяток рук повалили комиссара на землю и крепко прижали его к ней. Русский смотрел на своего мучителя взглядом, полным ужаса и ненависти, но уже не пытался протестовать. Казалось, теперь он смирился со своей судьбой.
Роттенфюрер наклонился над ним и приготовился резать его член. Но чья-то рука перехватила нож.
— Отдай мне! — произнес повелительный голос.
Эсэсовец резко повернулся. Ругательство, готовое сорваться с его языка, застыло на губах, потому что на него пристально глядел Шварц. В темных глазах гауптштурмфюрера полыхала неукротимая ненависть.
— Эту работу сделаю я, — произнес Шварц.
— Конечно, господин гауптштурмфюрер, конечно, — пробормотал роттенфюрер и отдал Шварцу перочинный нож.
Шварц опустился на колени перед пленным комиссаром и проверил пальцем остроту лезвия — точно так же, как совсем недавно делал это роттенфюрер. Затем схватил левой рукой член комиссара. Тот не произносил ни звука. С его жирного лица исчезло выражение панического страха, которое заменила ненависть — обнаженная, открытая ненависть. Шварц невольно облизал свои внезапно пересохшие губы и покрепче перехватил нож. Неожиданно пленный комиссар плюнул ему прямо в лицо.
— Немецкая свинья! — выдохнул он в лицо Шварцу. — Грязная немецкая свинья!
Шварц сглотнул, но ничего не сказал в ответ. Даже не сделав попытки стереть с лица плевок, он принялся кромсать член комиссара.