Порох он утрамбовал в трубу минного аппарата. Когда он взорвется, от него сдетонирует шимоза внутри мины. Если сдетонирует. Но думать о том, что может не получиться, категорически не хотелось. Пропитанная маслом тряпка в качестве фитиля — чтобы получился взрыв, минный аппарат надо было закрыть, в противном случае порох выгорит, и на том дело закончится. И лишь когда все было готово, Акира сообразил, что поджечь фитиль ему попросту нечем. Сам он не курил, и спичек в кармане не держал. После контузии, да еще озабоченный совсем другими проблемами, лейтенант даже не подумал об этом, а сейчас… В общем, это было обидно — находиться в шаге от победы и так позорно вляпаться. Но в роду Мацумото не привыкли сдаваться.
Вновь наверх. Ступени уже плыли перед глазами, на Акира усилием воли заставил себя идти. Найти первую попавшуюся уцелевшую каюту. В ней все на своих местах — русские не грабили, это на берегу, во время стоянок в портах они гроза ночных кабаков, а в бою дисциплину блюли свято. На миг Акира почувствовал угрызение совести — рыться в вещах погибшего товарища не очень правильно, однако потом он решительно отогнал от себя эту мысль. Погибшему уже все равно, а у него Долг! И наверняка хозяин каюты (Акира только сейчас сообразил, что даже не посмотрел, в чье жилище забрался) был бы не против его поступка.
Спички в ящике стола отыскались поразительно быстро, словно богам не терпелось, чтобы лейтенант совершил задуманной. Богов, если вдуматься, тоже можно понять… Поразительно, какая чушь лезет в голову, думал лейтенант, в очередной раз спускаясь вниз. Еще одним трофеем его стала фляжка, причем не с саке, а заправленная самым настоящим шотландским виски. Акира на ходу то и дело прикладывался к горлышку, глуша боль в голове и медленно поднимающийся откуда-то из глубины души страх. Пожалуй, ему очень повезло, что нашлась эта фляга, иначе могло бы не хватить духу выполнить задуманное.
Тряпка как раз начала тлеть, распространяя вокруг себя мерзкую вонь сгоревшего масла, когда позади Акиры раздалось:
— Ну, я же говорил вам, вашбродь, что япошка это, а вы показалось, показалось. Здеся он.
Акира медленно повернулся. Медленно потому, что ему вдруг стало страшно. Он делал, делал, рисковал, приготовился умереть — и что теперь, все впустую? Мысли недостойные самурая, но все же…
Метрах в трех от него стояли двое. Один с непокрытой головой, в драной и грязной тельняшке, второй в кителе, некогда белоснежном, а теперь закопченном и в двух местах прожженном. На голове — фуражка, вернее, ее остатки, огонь не пощадил головной убор офицера. Все это Акира видел так ясно, будто находился не в полумраке трюма, а на залитом солнцем пляже. А еще он видел, что русские на голову выше его, заметно шире в плечах, и любой из них способен его, Акиру, скрутить голыми руками. И никакое дзюдо, которым Акира занимался более десяти лет, здесь не поможет. Вдобавок, у русского офицера в руке был револьвер, правда, направленный сейчас в пол — очевидно, спрятавшегося в трюме японского лейтенанта русские не боялись совершенно и в качестве серьезного противника не рассматривали.
Рукоять меча будто сама толкнулась в ладонь. Русские не ждут сопротивления, уверены в собственной силе, не видят его оружия. Беспечность всегда их подводила, и это дает ему шанс, который надо использовать любой ценой. Слишком многое поставлено на карту.
Русских он достал одним прыжком. Успел еще увидеть широко раскрывшиеся в испуге и удивлении глаза офицера, судорожно, рывками поднимающийся револьвер, вскинутую навстречу в инстинктивном защитном жесте руку… Медленно, слишком медленно. Клинок тускло блеснул в неярком свете ламп и серебристой чертой пресек жизнь русского. В лицо плеснуло отвратительно-теплым, и, не успело еще рассеченное почти пополам тело осесть, как Акира уже поворачивался ко второму противнику, занося фамильный клинок для удара.
Однако русский оказался не только грудой мускулов, но и бойцом с отменной реакцией. Отпрыгнув назад и влево, он счастливо избежал удара мечом, а потом настал черед лейтенанта шарахаться назад, спасая свою жизнь. Тяжелый железный лом свистнул в каком-то сантиметре от его головы и со страшным грохотом ударился о переборку, выбив сноп искр. Все же сила у русского была чудовищная.
Они медленно двинулись по кругу, ловя взглядом каждое движение противника. Акира не боялся русского, но понимал, что надо быть осторожным. Все же по манере держаться и двигаться было ясно — фехтовать он не умеет абсолютно. Оно и неудивительно — в Японии тоже крестьян мечом владеть не учат, а ведь нижних чинов набирают как раз из простонародья. Для них и прикоснуться к оружию самурая — великая честь. Так что как фехтовальщик русский не стоил ничего, да и оружием ему служил не меч. Вот только недостаточную остроту матрос с лихвой компенсировал массой и, глядя на то, как он, легко, словно прутиком, поигрывает ломом, кажущимся совсем небольшим в его лапищах, Акира понял — первый удар, который он пропустит, станет для него и последним. И блокировать его нечего даже и пытаться, тяжелая железка легко переломит такой прекрасный, острый, но, увы, хрупкий самурайский меч.