Аэлло, в свою очередь, изучала сагатов вблизи. Опаленные солнцем лица, вздыбленные чубы на загорелых макушках, мощные, рельефные торсы. Все, как один, огромные и коренастые, в ножнах короткие, хищной формы сабли, мотки кнутовищ на поясах. Руки лучников, что все это время стоят, натянув тетиву, перевиты веревками мышц.
На юном лице гарпии не отразилось ни одной эмоции, словно вокруг не свирепые воины, а грибы. Скрестив на груди тонкие руки, она уставилась на атамана, чуть наклонив шею.
При виде гарпии амазонка скривилась так, словно лошадь лягнула ее всеми четырьмя копытами сразу. Реакция амазонки на ее появление не ускользнула от Аэлло, и гарпия невозмутимо пожала плечами, чуть закатив глаза.
– Это еще кто? – спросил главный, ни к кому конкретно не обращаясь.
На лицах воинов красноречиво проступил вопрос: «Кто отпустил в лес ребенка?»
Брестида шумно вздохнула и чуть повела руками, которые начали затекать в неудобном положении.
– Это мой враг, – с неохотой сказала она. – А, значит, ваш союзник. Не трогайте ее…
– Не хватало еще с бабами воевать, – скривился атаман. – Тем более, с детьми.
Брови амазонки чуть поднялись.
– А я кто?
– Ты – амазонка, – отрезал он сердито. – А значит, не женщина, а исчадие Пекельного Царства.
Видимо, с последним заявлением воина амазонка могла бы поспорить, и поспорила бы, если бы Аэлло снова не вмешалась:
– Вы извините, что я вам мешаю, но, во-первых, я совсем даже не ребенок, а во-вторых, отпустите Брестиду, пожалуйста. Не знаю, что она сделала с этим вашим Красом, но все же это не повод, чтобы нападать ввосьмером на одну безоружную женщину.
Брестида нагло усмехнулась.
– Вот видите, даже ребенок понимает, что вы трусы.
Стрелы, секунду назад направленные в небо, уставились в грудь Аэлло.
Брестида щелкнула пальцами, мол, что я говорила, и весело подмигнула, но не Аэлло, а атаману:
– А ты говоришь! А вы не только с бабами, но и с детьми воюете. Да и умом не особо крепки, все в мышцы ушло.
Главный нахмурился, и, прежде, чем глубокая морщина пролегла между бровями, все четыре стрелы оказались направлены в небо. Руки лучников даже не дрогнули, даром, что держат натянутые луки уже несколько минут.
Уль обернулся к Аэлло.
– Дитя! – начал было он, но гарпия гневно топнула.
– Я не дитя, я – хранитель!
Атаман уставился на золотую пластину на тонкой цепочке на шее Аэлло, только сейчас заметив ее.
Заставив себя оторвать взгляд от осколка, он продолжил, но говорил по-прежнему так, словно объяснял ребенку:
– Эта… Эта гадина обманула Краса! Она обольстила его! Выведала все наши секреты… а затем подло убила ударом в спину! Подумай, ди… сама, нужен ли Талисману такой хранитель, как эта… эта?
Аэлло, которая в силу последних событий втайне и сама считала, что без Брестиды всем зажилось бы лучше, тем не менее, упрямо сказала:
– Но она билась за Цитадель! И она доказала, что достойна! А вы, вместо того, чтобы явиться открыто, и говорить со всеми нами, выслеживаете женщин в лесу.
На щеках атамана заходили желваки, и он нарочито спокойным тоном, от которого у Аэлло внутри все похолодело, продолжил:
– Если бы она была повинна в чем-то, имеющем отношение к настоящему, мы, сагаты, которые славимся на все Лесостепье своей мудростью и справедливостью, так бы и сделали. Но на этот раз мы пришли судить ее за былое!
Гарпия нахмурила лоб, окинула Брестиду оценивающим взглядом. Амазонка сверкнула зелеными кошачьими глазами, но взгляда не отвела.
– Хорошо, – сказала Аэлло атаману. – Судите. Мне она не дорога. И я совсем не удивлена, что она крупно насолила кому-то в прошлом.
– Ничего другого я от тебя и не ждала! – не выдержала Брестида. – Давай уже, иди отсюда!
Слово «иди» амазонка выделила особым образом, и Аэлло, которая действительно намеревалась скрыться тем же способом, что и пришла, конечно же, воинственно распахнула крылья, заставив Уля крякнуть. Порыв ветра от крыльев гарпии растрепал чубы сагатов. Оттолкнувшись от земли, Аэлло взмыла в небо.
Брестида коротко выругалась.
Опомнившийся Уль заорал на лучников:
– Это она! Это о ней маг говорил! Когда говорил остерегаться смертоносных птиц! Он следил за Чужеземьем! Да стреляйте же! Дубины!
Те недоумевали:
– По ком стрелять-то?
– По девчонке, что ли?
Голоса их звучали немного обижено, от Брестиды не укрылось, что у одного, самого молодого, дрогнула рука.
Одновременно с Улем разразился грязной бранью еще один сагат, причем своей руганью очень мешал атаману. Он плевался, ругался и пытался что-то объяснить, размахивая руками, поэтому, кода Уль проорал: