В их странной битве Ги пытался не то придушить, не то свернуть челюсть Йомме, но откуда‑то в том взялись силы. Когда пальцы Ги просунулись ему в рот, Йомма прикусил их. Ги завыл от боли. Ода побоялась, что сейчас к ним ворвется не стража, а балаганщики, собравшиеся у двери: она слышала их голоса и поспешила запереться и подтащить сундук к порогу. Принцесса поняла, что все люди в здравом уме оставили двор и примкнули к Годелеву, почти осадившему столицу. Но теперь она одна с теми обозленными душами, которые ни с чем и ни с кем не посчитаются. Она тоже искала в опочивальне то, что послужило бы ей щитом или на крайний случай оружием, но поняла, что всю утварь и украшения разворовали. Ги и Йомма в своем противостоянии топтались на месте, но Ода знала, что Ги победит, – ему всегда подчиняется бóльшая часть их неделимого тела. Он лупил ночным горшком наотмашь по голове Йоммы, и тот терял сознание. Его голова то безвольно падала на грудь, то скатывалась на горб оттого, что ноги их подкашивались. Их бой выглядел так же неестественно и страшно. Ода передвигалась по стенке, чтобы не попасть под шальную руку Ги, размахивающего горшком. Но когда король озверел и колотил уже обмякшего Йомму, Ода не выдержала и повисла на локте Ги.
– Ты убьешь его!
– Давно пора, – огрызнулся Ги и попытался скинуть Оду с себя. – Что он, что Горм – бесполезные придатки!
– Остановись!
Ги выпустил горшок, но только для того, чтобы схватить Оду за волосы. Он потащил ее к кровати и ударил лбом о резной столб. У принцессы потемнело в глазах. Придя в себя, она поняла, что не справляется с Ги – он давил на нее, слишком тяжелый, чтобы его отпихнуть. Голова Йоммы болталась из стороны в сторону рядом с ее плечом. Тогда Ода попыталась привести его в чувство: трясла, звала, но, отчаявшись, дала ему пощечину, которая и привела младшего брата в чувство. Усилием своей воли Йомма отбросил их с Ги назад, и они упали на четвереньки. Видя, что Ги в бешенстве и усмирить его никто не сможет, Йомма нашарил своей рукой колпак – ту самую стальную корону, что так долго истязала его голову. Йомма замахнулся ей и вонзил острые зубцы в тело, ровно в то место, где могла бы пролечь граница между ними, если бы их можно было разделить. Из раны брызнула кровь – ее было так много, она почти фонтанировала, выталкиваемая сердцебиением. Ги запаниковал, принялся обвинять Йомму и вынимать зубья колпака. Йомма отчаянно смотрел на сестру. Ода скомкала простыни и упала к ним на пол. Четыре руки зажимали рану простынями, которые стремительно окрашивались красным.
– Я умру, я умру, – причитал Ги. – Все из-за тебя! Я умру…
Ода и Йомма не разобрали, кого из них обвинял король. Но все трое понимали – он прав в том, что рана смертельна.
– Я за лекарем, – решилась Ода и поднялась на ноги.
Но Йомма повис у нее на подоле и взмолился:
– Не ходи ради нас! Там его свора, ты себя погубишь!
Принцесса боялась, но нежно и осторожно отцепила три пальца брата от платья.
– Я вернусь. Держи вот тут. Я вернусь.
Она отодвинула сундук и, набрав полную грудь воздуха и решимости, распахнула дверь. За ней не оказалось никого. Ода шла, то опираясь на стены, то отталкиваясь от них, потому что ее шатало, и звала на помощь, но коридоры были пусты. Эхо улетало в их даль и возвращалось гонцом, сообщавшим, что подмоги ждать неоткуда. Ода вслушалась: откуда‑то снизу доносились громкие звуки, гомон и крики. Наверняка балаганщики упились, спускаться к ним совсем не хотелось – так страшно, что поджилки трясутся. Но Ода пошла на голоса. Наконец она разглядела людей – одоспешенных и вооруженных. Они шли ей навстречу из другого конца коридора, и, не найдя среди их котт и щитов геральдики эскалотских знаменосцев, Ода в ужасе развернулась и побежала в обратную сторону. Натыкаясь на солдат, принцесса тотчас же бежала прочь, но столкновения происходили все чаще. Ода поняла, что весь дворец заняла чужая армия, и не нашла лучшего решения, чем бежать на кухни, где она надеялась в лифте для спуска корзин с едой добраться до подсобок и, пройдя через них, улизнуть к конюшням. Но новые встречи мгновенно изменяли ее маршрут, и Ода петляла по замку, пока не оказалась у единственной лестницы, ведущей вниз. На свой страх Ода спустилась. В узких темных пролетах видеть дальше нескольких шагов не получалось. На площадке она натолкнулась на отряд солдат, но убежать не успела – следом за ней спустились еще пятеро. Ода забилась в угол и выставила безоружные руки, но общее замешательство прервал мужской голос. Солдат жестом приказал всем не двигаться и потянулся латной рукавицей к Оде. Он, прочистив горло, обратился к ней, стараясь говорить тише: