Сон не шел.
Глухие голоса обитателей герметичного убежища сливались в монотонный, лишенный смысла гул. Максим не понимал и половины терминов сталкерского жаргона. Некоторое время он прислушивался, затем бросил, погрузившись в собственные мысли.
Рука отчаянно зудела. В районе запястья, где притаилось металлизированное пятнышко, ощущался жар, хотя вечером он побывал у Пингвина, пройдя процедуру облучения.
Максим долго лежал, глядя в шероховатый, потемневший от времени бетонный потолок, следя взглядом за замысловатыми узорами покрывающих его микроскопических трещинок.
Наконец шум голосов постепенно начал стихать, но воцарившаяся тишина не принесла покоя. Стало еще тревожнее, будто странный, жутковатый, запечатленный в сознании лишь фрагментами мир, простирающийся за стенами подвала, притаился в ожидании какого-то страшного события, которое непременно заденет и его.
Максим, кряхтя, встал.
Жизнь в руинах мегаполиса научила его многому, в том числе выработала звериное чутье на опасность, но здесь она сочилась отовсюду! «Толстые стены, массивные двери — это лишь иллюзия защищенности», — шептал внезапно очнувшийся внутренний голос.
Какой тут сон? Глаза закрываешь, и воображение, словно сорвавшись с привязи, лихорадочно рисует картины одна страшнее другой. То грезится объятая сполохами молний подстанция в Сосновом Бору, то лицо вербовщика, имени которого он так и не узнал, перекошенное, посиневшее, искаженное внезапной агонией, то вообще начинает грезиться всякая чушь — огромные металлические монстры, тянущие к нему свои цепкие лапы-манипуляторы, норовя ухватить за горло…
Злясь на самого себя Максим, пересек подвал, направляясь к выходу.
В смежном помещении, похожем на длинный узкий тамбур, вдоль стен выстроились пластиковые шкафчики с экипировкой. Он отыскал табличку со своим именем и начал надевать защитный костюм, состоящий из десятка отдельных элементов, плотно облегающих тело, стыкующихся внахлест, материал защитной оболочки тут же слипался, образуя герметичные швы.
— Наружу собрался? — раздался голос из глубины полутемного помещения.
Максим вздрогнул, обернулся.
У выхода за небольшим столом сидел сталкер. Перед ним был развернут нанокомп, на небольшом экране, спроецированном на поверхность стены, появлялись и исчезали строки каких-то сообщений.
— Оружие не забудь. — Сталкер, похоже, не собирался препятствовать Максиму. — На, возьми. — Он протянул ему небольшой чип. — К виску прижми, сам прилипнет.
— Что это?
— Мью-фон. Устройство связи.
— Он тоже из этих… скоргов состоит?
— А кто его знает? — пожал плечами сталкер. — Говорят, мью-фонную связь разрабатывали военные. Новое поколение коммуникаторов для специального применения. Есть там внутри скорги или нет — понятия не имею. Но чип безопасен, проверено. Мне такой же вживлен прямо под кожу. — Он машинально коснулся правого виска. — И ничего, жив, как видишь.
Максим с опаской взял чип, некоторое время грел его между пальцами, затем резким отчаянным движением прижал к виску.
Сначала он ничего не почувствовал, лишь через несколько секунд кольнуло, как иголочками, и все — небольшое устройство действительно плотно прилипло к коже.
— Держи. — Сталкер протянул ему короткоствольный импульсный автомат. — Обращаться умеешь?
— Умею, — солгал Максим. На самом деле импульсное оружие он вообще впервые держал в руках. До этого пользовался только огнестрельным, но дают — бери. Там разберусь, мысленно решил он, лихорадочно желая лишь одного — выйти наружу. Что он станет делать ночью один среди руин незнакомого города, сейчас не важно. Подвал казался ему ловушкой, в которой ждала скорая, неотвратимая смерть. Что-то гнало на улицу, и он не стал противиться интуитивному порыву.
— Сдашь, когда вернешься. — Сталкер подмигнул ему. — Не робей.
Максим ничего не ответил. Натянув на лицо защитную маску с дыхательным аппаратом, он шагнул по направлению двери. Сухо щелкнули электрозамки, и тяжелая преграда сдвинулась вбок, открывая доступ в тесный шлюз.
Еще минута, и он вышел наружу.
Внутренний дворик лагеря, огороженный символическим периметром бетонных блоков, тонул во мраке. Ни одного огня, выдающего, что тут кто-то живет.
Максим кое-как сориентировался, элементы примитивных сканирующих систем, встроенные в экипировку, включились автоматически, выданные ему темные очки, оказывается, работали как проекционный стереоэкран, и мир вокруг внезапно стал чуть светлее, на фоне сумрака четче выделились контуры предметов и зданий.
Ага, выход из лагеря. Он заметил разрыв в сплошной стене бетонных блоков, затем, подняв голову, осмотрел окрестные руины, с удивлением отметив, что на них проецируются контуры нескольких человеческих фигур.
Дежурная смена снайперов и наблюдателей, — услужливо подсказала информационная строка.
На него опять не обратили внимания. Ни окрика, ни вопроса, ни попытки задержать.
В ту ночь это показалось удивительным, но позже, уже освоившись в аномальных пространствах, Максим понял — здесь каждый выбирает собственный способ свести счеты с жизнью. Никто не станет останавливать новичка или мешать ему. Это как в природе: упал в воду — либо тони, либо плыви. Третьего не дано.
Удалившись от лагеря метров на сто, он свернул из пространства похожей на ущелье улицы в руины многоэтажного здания.
Ночь плескалась вокруг до странного тихая, теплая, несмотря на начало зимы. Небо над головой отражало сполохи света: где-то невдалеке шел бой, и по серому подбрюшью напитанных влагой облаков скользили отсветы, отражаясь в лужах талой воды мертвенными сполохами.
Максим не знал, куда и зачем идет.
Ему хотелось забраться повыше, увидеть город, вернее, то, что от него осталось, понять: куда же его занесло злым капризом судьбы?
Он начал подниматься по лестнице. Бетонные ступени кое-где треснули, выкрошились, некоторые пролеты держались лишь на ржавых прутьях обнажившейся арматуры, восхождение к верхним этажам попахивало безумием, но Максим непременно хотел подняться на самый верхний этаж и осмотреться…
Что толку сидеть в подвале или вжиматься в стену, спрятавшись в проулке руин, когда запястье горит огнем, мысли пылают жуткими предчувствиями, которые, как он понял, можно подавить только одним способом — взглянуть в глаза этому миру, двигаться, идти по самому краю пропасти, чтобы не оставалось ни времени, ни сил на мысленные стенания. Как только он начинал думать о серебристом пятнышке на запястье, так перед внутренним взором сразу же возникало перекошенное, посиневшее лицо вербовщика, его прикушенный, вывалившийся изо рта язык…
Максим не хотел умереть столь же беспомощно и отвратительно.
Этаж за этажом он поднимался все выше.
Ноги гудели от непривычных физических усилий, сердце молотилось в груди, несколько раз ему приходилось перепрыгивать через зияющие провалы, где часть лестничных маршей обрушилась вниз. О том, как он будет спускаться, Максим пока не думал, и без того переживаний хватало с избытком.
Снизу, из ущелья улицы, дом казался невысоким, а на самом деле он насчитал уже семь пройденных этажей. Здание, накрененное, полуразрушенное, но непонятным образом устоявшее во время Катастрофы, господствовало над целым кварталом руин.
Наконец он выбрался на открытую всем ветрам площадку, окруженную огрызками искаженных стен. Дальше пути не было. Кое-где еще сохранились перекошенные оконные проемы, над головой, заслоняя часть неба, нависала прогнувшаяся, частично обрушившаяся плита бетонного перекрытия.
Он встал на четвереньки, чтобы порыв ветра не сбросил его вниз, добрался до ближайшего оконного проема и взглянул на город.
Панорама руин, открывшаяся взгляду, потрясла воображение Максима.
Ночь плескалась множеством красок. Кое-где пылали пожары, внизу среди коробок обвалившихся зданий мелькали тени, на проекционном забрале шлема то и дело возникали странные, с точки зрения неподготовленного наблюдателя, фигуры различных механических исчадий. Если присмотреться, то в них еще можно было узнать некоторые хорошо знакомые из прошлой жизни машины, действующие теперь сами по себе…