Многие утонули в этих водах или погибли, разбившись о скалы, невидные из-за подкравшихся морских туманов. Но для величайшего из правителей – персидского царя Дария Великого – это было нипочем. Когда глядишь на мир с его позиции, имея, как он, опору в Сузах, Вавилоне, Мемфисе и Персеполисе, внутренние районы греческого Халкидона очень кстати оказываются равнинными. В наши дни пологие холмы, окружающие равнину Меандра, покрыты рядами оливковых рощ. Ворота в Европу выглядят заманчиво, а вершины Кавказского хребта и горы, окружающие греческий Пелопоннес, напоминают заграждение. Меняющие направление потоки Геллеспонта и Босфора – просто ручейки, а обнимающие побережье острова – Самос, Лесбос, Хиос – не больше чем ступеньки, ведущие к новому материку, готовому к тому, чтобы собирать с него дань.
Так что стоявшему у подножия Азии и глядевшему на покрытые зеленью горы Европы человеку переход через маленький влажный промежуток между континентами, должно быть, казался детской игрой. Ведь царь царей прорубил канал, соединивший Красное море со Средиземным, этот человек ввел универсальную валюту, чтобы подхлестнуть торговлю с известными странами мира, а маленькие разорить. Пропорциональны ли размеры этих деяний? Совершенно очевидно, что для самого могущественного правителя на Земле этот переход был вполне осуществим. Вот и получается, что буквальная история существования Стамбула начинается с моста. Благодаря изображенному Геродотом образу построенного Дарием колоссального, длиной в милю, моста – одной из самых дорогих и дерзких затей этого царя – Византий был вписан в историю. На Западе были очень обеспокоены мотивацией этого дерзкого проекта.
Вассальный вавилонский царь Навуходоносор III взбунтовался против персов. Узнав эту радостную новость, скифы, занимавшие северную оконечность Черного моря и заправлявшие европейскими землями, простирающимися к западу от современного Стамбула, решили сыграть свою игру. Дарию это, естественно, не понравилось. Примерно в 513 г. до н. э. он преисполнился решимости отогнать скифов к их родным фракийским и балканским землям. Царь царей, восседавший в священном для греков храме Иерон на азиатском берегу Босфора, у выхода из пролива в Черное море (здесь Зевс-повелитель ветров следил за беспрепятственным проходом судов), вызвал к себе Мандрокла, инженера с острова Самос. Приказ царя – соорудить понтон из кораблей от азиатского до европейского берега Босфора. Может, Дарий и собирался завоевать весь мир, но мочить при этом ноги ему не хотелось.
На этом этапе неясно, был ли Византий невольным сообщником или послушным союзником Персии. Сейчас представляется вероятным, что персы установили в поселении Хризополис (ныне – район Ускюдар на азиатском побережье Босфорского пролива в Стамбуле, при Константине Великом этот населенный пункт обрел огромное значение) пункт грабительских сборов, выуживая деньги у кораблей, которые прибивало к берегам коварными босфорскими течениями{66}. Еще 25 веков вытягивание денег из проходящих судов будет любимым развлечением тех, кто господствовал в проливе и в городе. Персам не хотелось, чтобы такое доходное мероприятие было прервано – жители Византия впали у персов в немилость.
Тут, на краю цивилизации, было множество тех, кто не желал становиться частью обширной империи персов, где говорили по-арамейски и куда вливалось множество культур. Когда предшественник Дария, Кир Великий, впервые связался со скифами, то погиб от рук скифской царицы, а его голову пронесли в наполненном кровью мехе – идея была в том, что двигавшая им жажда власти теперь утолена{67}. В начале V в. до н. э. по побережью Малой Азии и на прибрежных островах со скоростью лесного пожара распространился мятеж. Дарий ответил на это с дьявольской жестокостью. Города стирались с лица земли, взрослое население убивали или уводили в рабство, мальчиков кастрировали, а девочек забирали в наложницы для свиты великого царя. К 494–493 гг. до н. э. восстание подавили, а Византий и Халкидон сожгли. С другого берега Босфора византийцы и халкидонцы видели клубы черного дыма, символы несчастья, постигшего их соотечественников. Геродот писал, что жители Византия, среди которых было немало борцов за свободу, бежали к песчаным берегам южного побережья Черного моря, чтобы затем вернуться, пополнив ряды военного флота персов.
Переплывая разделяющую Европу и Азию водную артерию, любой понимал, что вражда между восточным диктатором и Европой носила личный характер. Да, Персия жаждала добычи: и земель, и людей, но успех колонизации определяется исключительно качеством, а не количеством. Отныне сильным мира сего – как в Азии, так и в Европе – была совершенно необходима эта благословенная и стратегически чрезвычайно важная прибрежная полоска земли в окрестностях Византия. Земля с ее покрытыми лесом, удобными для удержания обороны холмами. Земля, что изгибается, словно признавая свое подданство{68}.
68
Прибыв сюда, понимаешь, что захват пленных был второстепенной задачей. Разумеется, для этих государств, чья экономика зиждилась на рабах, рабы были жизненно необходимы. Однако здесь природа бросала вызов: люди против гор. Тут нужно было преодолевать не столько сопротивление населения, сколько сами побережья.