Тем временем к юго-востоку от Византия со своего трона в Пальмире, оазисе на дорогах Шелкового пути, римским властителям задавала жару царица Зенобия. К 271 г. Зенобия господствовала на большей части ранее находившегося под властью Рима Востока – за исключением Анатолии. Зимой 271/2 г. римский император Аврелиан собрал свои войска в Византие и попытался отвоевать земли империи.
Римляне прекрасно знали, что следует опасаться огневой мощи Сирии. В 260 г. персы захватили императора Валериана, вынудили его склониться перед ними, а персидский правитель использовал его в качестве подставки для ног. После этого императора «освежевали» и сделали чучело в назидание будущим римским послам: «с него содрали кожу и извлеченными внутренностями окрасили (ее) в красный цвет. Затем ее выставили в храме варварских богов в память о славнейшем триумфе и всегда демонстрировали нашим послам»{133}.
Зенобия, нисколько не утратив уверенности в себе, решила, как настоящая римская императрица, запечатлеть себя на монетах, которые чеканили на ее монетных дворах в Антиохии. Ее изображали как полновластную императрицу Септимию Зенобию Августу с соответствующей прической. Отплыв из Византия в Малую Азию (предположительно, в апреле 272 г.), Аврелиан одержал победу над этой строптивой царицей, которую тут же по Эгнатиевой дороге отволокли в Рим. Античные источники противоречат друг другу: в одних говорится, что Зенобию настолько раздосадовало ее поражение, что она умерла, не успев покинуть Азию, и что через пролив доставили лишь ее тело, другие же утверждают, что ее пленницей с позором привезли в Византий по Эгнатиевой дороге{134}.
Пальмиру, которая даже тогда считалась чересчур прекрасной (сейчас данные археоботанических исследований подтвердили, что в этом городе посреди пустыни произрастало 220 разных видов растений), не стали предавать мечу и огню. Город Зенобии просуществовал до тех пор, пока его почти полностью не разрушили солдаты Исламского государства[8] в год завершения этой книги.
Готы и самозваные государи, окружавшие Византий, вроде бы до поры до времени были повержены, однако со всех сторон явно назревали проблемы. Если Рим хотел господствовать над жителями всего Среднего Востока, ему нужно было найти опору на востоке. Чтобы распространить свое могущество дальше, Рим в 293 г. установил тетрархию, или четверовластие. Отныне в Никомедии правил Диоклетиан, а в Милане – Максимиан. Они были старшими императорами, августами. В Сирмие (ныне Сремска-Митровица), по утверждению одного из историков, Аммиана Марцеллина, «преславной матери городов», правил Галерий, а в Трире – Констанций Хлор. Они были младшими императорами, цезарями, и несли ответственность за Галлию, Британию и Рейн.
Суть в том, что, несмотря на укрепление Римской империи за счет новых структур и уровней управления, культурная атмосфера, царившая вокруг тетрархии, окончательно переменилась. Через полтора столетия после того, как римский аппарат отстроил Эгнатиеву дорогу, в 700 милях к югу от Вифлеема родился мальчик, философские взгляды и жизненный пример которого определили судьбу этого тракта и города, куда он вел. Более того – судьбу всего мира. В Древнем Риме соорудили транспортную сеть, которая должна была облегчить военный контроль, однако эти дороги стали средством, благодаря которому люди общались и обменивались новыми взглядами на то, что такое быть человеком.
Объективные свидетельства, которые мы получаем из-под земли, наводят на мысль о том, что нашим стремлением строить дороги, поселения и создавать структуры движет, главным образом, торговля или чистое честолюбие. Однако все чаще и историки, и нейроученые приходят к убеждению, что созидать инфраструктурные сети нас побуждает насущная необходимость обмениваться идеями. А теперь через Геллеспонт, Босфор и Средиземное море, по Эгнатиевой дороге понеслась одна из величайших идей всех времен, идея, которая станет самой авторитетной религией в мире и определит будущее, облик и назначение Византия и всей христианской цивилизации – идея о том, что человек властен над самой смертью.
Глава 8. Враг внутри
41–311 гг. н. э.
Плиний императору Траяну:
Я счел необходимым под пыткой допросить двух рабынь, называвшихся служительницами, что здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия. Поэтому, отложив расследование, я прибегаю к твоему совету. Дело, по-моему, заслуживает обсуждения, особенно вследствие находящихся в опасности множества людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов, которых зовут и будут звать на гибель. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, ее можно остановить и помочь делу. Достоверно установлено, что храмы, почти покинутые, опять начали посещать; обычные службы, давно прекращенные, восстановлены, и всюду продается мясо жертвенных животных, на которое до сих пор едва-едва находился покупатель. Из этого легко заключить, какую толпу людей можно исправить, если позволить им раскаяться.
133
Лактанций, «О смертях преследователей», перевод на английский Крида (1984), II. Перевод на русский В. М. Тюленева
134
«Античные авторы сообщают противоречивые сведения. Зосима утверждает, что она умерла по пути в Рим, еще до того, как колонна пленников успела пересечь пролив и добраться до Византия». Саузерн (2008), с. 156.