К III в. н. э. в этой мозаике верований, составлявших Римскую империю, христианство пока что было лишь одной из множества сект, борющихся за свое место под солнцем – это явственно следует из короткого, четко сформулированного письма, отправленного императору Марку Аврелию. Это письмо, сочиненное в 176 г. христианином по имени Афинагор, с просьбой о том, чтобы римляне прекратили преследовать христиан, подкреплялось составленным автором списком эксцентричных верований, существовавших на территории империи. Наряду с перечислением ряда мелких сект, вроде поклонения Елене Адрастее (Елене Неотвратимой, или Разрушительнице) в Трое, этот христианин излагает суть дела: мы не доставляем почти никаких проблем, пишет он, подразумевая, что христиане вовсе не собираются утверждать мировую религию или что-то в этом роде{138}.
Однако по мере того, как число христиан в таких городах, как Византий, росло, перед римлянами неизбежно вставал вопрос: насколько им проявлять плюрализм в этом мире множества верований и богов?
Эту проблему живо иллюстрирует мозаика, которая относится примерно к 300 г. н. э., – ее нашли в 1996 г. по чистой случайности, во время расширения шоссе, всего в четырнадцати километрах от Тель-Авива, у границы израильского аэропорта имени Бен-Гуриона, – и 13 лет после раскопок никому не показывали{139}. Эту мозаику длиной почти 17 метров и шириной более 9 метров, грандиозный и любопытный образец мозаичного искусства Римской эпохи. Артефакт 18 столетий скрывался всего под полутораметровым слоем грунта в городе Лод (Лидда в Античности), также знаменитом торговлей пурпурным красителем (упомянутая апостолом Павлом Лидия наверняка знала это место){140}. Профессионалы его скрупулезно отреставрировали. Умелые руки античных мастеров из десятков тысяч цветных каменных кубиков словно оживили морских чудовищ, выпрыгивающих из воды рыб (леща, барабульку и золотистого окуня), а также диких животных с трех континентов (носорога, жирафа, слона и дельфинов). Мастера, почти наверняка самолично прибывшие выполнять работы, сами того не подозревая, оставили на мозаике собственное клеймо. Под мозаичным полотном возле намеченных эскизов один из ремесленников, обутый в характерные римские сандалии, оставил четкий след. Также по тонким контурам прошлась собака, а может, кошка, оставив за собой цепочку отпечатков лап.
Однако там, где, на первый взгляд, взору представлена космотеистическая пасторальная картина – сплошь скачущие барашки и прелестные кролики, – на самом деле заложен более мрачный смысл. Лишь при повторном рассмотрении становится заметно кровопролитие. Изображенная на мозаике идиллия изобилует кровавыми сценами: олень с обезумевшим взглядом силится вырваться из пасти львицы, от страха мычит бык, а за ним, роняя слюну, мчится тигр, леопард вгрызается в плоть газели, охотничий пес залег, подкарауливая жирного кролика. Кровь на мозаике передана в совершенстве: она сочится, собираясь в лужицы на земле.
Так кто же заказал и оплатил такую наводящую ужас картину? Что ж, все эти экзотические животные (и торговое судно) наводят на мысль, что, вполне возможно, заказчиком мозаики был один из устроителей увеселений, человек, вероятно, скопивший свое состояние, услаждая ненасытную страсть поздних римлян к кровавым расправам и устраивая гладиаторские бои в городах, подобных Византию. Судя по найденным на ипподроме костям, в Византий действительно привозили тигров, антилоп и носорогов именно с этой целью.
В III–IV вв. н. э. – как раз когда была выложена наша мозаика – Лидда участвовала в борьбе за светскую и духовную власть. В этом регионе уже давно жили язычники, греки, римляне и иудеи, а вот теперь здесь появились представители зарождающегося христианства{141}.
Мозаика, найденная в Лоде, встретила эпоху преследования христиан. По преданию, еще один почитаемый в Византие святой, Мокий, был обезглавлен в этом городе после того, как львы, к которым его бросили, отказались пожрать мученика. По приблизительным подсчетам, за несколько лет по велению императоров расправа постигла не менее 20 000 христиан – как мужчин, так и женщин. На Востоке число смертей было особенно высоко. Христианство – радикальное и, несомненно, популярное движение – процветало, но затем его вытеснили в окрестности прибрежного места его зарождения на Среднем Востоке{142}. Власть предержащие были напуганы идейным посылом христианства, который предполагал воздержание, вечную жизнь и социальную справедливость.
138
Афинагор, «Прошение о христианах», Legatio and De Resurrectione, перевод на английский Шодель (1972).
139
На этой мозаике одна-единственная уродливая, выдолбленная прореха – там, где в конце 1930-х гг. необдуманно вывели трубу современной водопроводной системы, – в остальном она почти идеально сохранилась.
140
Город Лидда, заново отстроенный Адрианом, стал важнейшим центром производства багряницы – пурпурный цвет был отличительным признаком императоров и царей, и этим красителем торговали на всем протяжении Эгнатиевой дороги. Один из римских сочинителей назвал его «цветом запекшейся крови».
141
Судя по художественным изображениям, в то время иудеи и христиане, похоже, активно обменивались мнениями. Например, на выполненных где-то в 244 г. н. э. мозаиках из Дура-Европос в Восточной Сирии изображены две ветви одной семьи, которые демонстрируют взаимопонимание, одновременно разделяя сферы влияния – указывая, кто вправе высказываться и по каким вопросам.
142
Как только в 244 г. н. э. к власти пришел Ардашир I, Сасаниды начали продвигать в Персии зороастризм в ущерб христианству. Немалое число иудеев в Грузии приняли это вероисповедание. Мгалоблишвили и Гагошидзе (1998), с. 38–48. Стерк (2000), с. 1–39.