Пусть спор и был теологическим – единая ли сущность (homoousios) у Бога и Иисуса Христа или они неединосущны? – но вопрос этот решать не одним служителям церкви. Отныне вопрос неприятия арианизма будет отражаться на развитии всей европейской и ближневосточной цивилизации. А Никейским собором за представителями светской власти была беспрекословно закреплена и духовная власть. Известно, что когда Константин вошел в зал собора, все замолчали, поднявшись по знаку, когда полубог-император прошествовал мимо них, «будто небесный ангел Божий, которого торжественные одежды блистали молниями света»{199}. В Никее Константина чествовали, как «епископа дел внешних»{200}. Присутствовавшие здесь вели очень эмоциональное обсуждение. Ходили слухи, что один раз Николай Мирликийский (Николай Чудотворец; говорят, св. Николай – предшественник Санта-Клауса) ударил Ария по лицу, а сторонник Ария Евсевий из Никомедии в ответ помочился на рясу Николая. После того, как против Ария проголосовали, его изгнали в Иллирию (ныне Албания), куда он отправился по Эгнатиевой дороге. А работы его Константин велел сжечь.
Принятые здесь в 325 г. решения имели действительно серьезные последствия. На соборе не только установили отношение между Богом Отцом и Богом Сыном, но и признали возможность существования вселенского закона, определили дату Пасхи, обособив ее от Пасхи иудейской, а также приняли ряд церковных установлений, запрещающих, например, кастрировать себя и заниматься ростовщичеством. Многие миллиарды людей еще тысячи лет будут превозносить в своих молитвах имя Константина.
После совещания в Никее в императорском дворце, от палат которого сейчас остались лишь призрачные ряды камней в воде у берега озера, устроили грандиозное пиршество. Однако одна из уступок, которую здесь сделал Константин, для Константинополя вовсе не была поводом для торжества.
Император, чуть ли не между прочим, согласился с тем, что римский сенат все равно будет иметь приоритет над константинопольским. Пятьсот лет спустя это принесет Константинополю и его жителям большие бедствия.
Ожесточенные споры в Никее предварили ту характеристику, которую вскоре дадут Константинополю, – город прославится ярыми теологическими дебатами и далекими от реальности обсуждениями. Город начинало окружать некое лучистое сияние религиозности. Было объявлено, что в Константинополь свезут мощи всех апостолов – новый, построенный Константином императорский мавзолей стоял на том самом месте, где должны были захоронить останки святых Луки, Тимофея и Андрея. После смерти Константина его стали называть isapostolos, равным апостолам. Константинополь превращался в город, ломившийся от перспектив духовной жизни. В древнегреческих и римских религиях всегда с некоторой осторожностью относились к возможности жизни после смерти, не говоря уже о рае. Теперь же это стало вполне доступно и простым людям. А поможет им в этом безыскусная, систематизированная вера, и даже само внешнее убранство улиц Константинополя, его церкви, святилища и ларцы с реликвиями.
Как же жилось в этом обретающем силу христианском мире? Изменился ли под стать облик города теперь, когда в лампах с христианскими мотивами зажигали огни – чтобы осветить иную духовную картину?
Архитектурный силуэт города, безусловно, стал другим. Недавно в центре города обнаружили здание византийской церкви. Возможно, это – знаменитый императорский монастырь Девы Марии. Похоже, в Константинополе теперь сознательно работали над установлением pax Romana. В переводе с латинского pax буквально означает «пакт» или «соглашение», на самом же деле в Римской империи под миром, по-видимому, зачастую понимали замирение. Греческое слово, обозначающее мир, eirene (состояние мира в отличие от войны, а также, вслед за стоиками – состояние внутреннего спокойствия), и средневосточное shul, shalom, salaam понимаются более всесторонне и гибко. Христианский мир – это, скорее, стремление, чем договоренность. Конструкция церкви Святой Ирины (Айя-Ирина) – церкви Святого Мира – обращена как к духовному, так и к общественному началам. Pax Romana, позволивший насаждать христианство, подкреплялся новым, интересным понятием о внутреннем eirene – мире, возможном не только в практическом, но и в философском смысле.
199
Евсевий, «Житие Константина», III.10.3, перевод на английский Камерона и Холла (1999).
200
Константин сказал: «Вы – епископы внутренних дел Церкви, а меня можно назвать поставленным от Бога епископом дел внешних». Там же, 4.24.