Сулейман смотрел на Синана. На человека, который, подобно Всевышнему, сотворившему семь небес и создавшему жизнь за семь дней, построил эту ослепительной красоты мечеть за семь лет. Сулейман смотрел на Синана. Как и его собственная судьба, судьба этого раба была связана с султанатом. Султан смотрел на человека, который возвел грандиозный комплекс мечети для его любимой женщины, тюрбе для погибшего сына, мечети для дочери. На гения, который возвел свои творения в каждом уголке этого города. Султан обратился к зодчему: «Подойди, главный зодчий. Это твой ключ. Ты строил этот храм с такой искренней верой и чистым сердцем, что именно тебе суждено открыть его двери».
В загробном мире
Обителью Всевышнего назвал ее Йекта. Самая красивая из обителей Всевышнего. Я снова стоял перед мечетью Сулеймание. Она предстала перед нами, как чудо, в конце узкой улочки, по обочинам которой ютились ветхие деревянные постройки и уродливые многоквартирные дома. Наш единственный свидетель — сияющая полная луна — тоже поджидал нас: ее серебряный диск, левый край которого отполировал искусный мастер, светил подобно лампочке, привязанной к четвертому минарету мечети. В тот момент я понял, что сегодня ночью очередной жертвы не избежать. Одни назвали бы это интуицией, другие — опытом, третьи связали бы это с таинственным лунным светом, но факт оставался фактом: стоило мне увидеть бледный серебристый шар, как во мне поселилась уверенность — сегодня ночью мы найдем еще один труп. И все же я гнал от себя эту мысль. Я осмотрел просторный двор перед мечетью: там не было ни души. Никого и ничего — ни людей, ни бездомных собак или кошек. Может, наверху, в ветвях платанов, и дремали какие-то птицы, но их не слышно было и не видно.
Целый вечер мы говорили об архитекторе Синане и Сулеймание. После этого у меня возникло странное ощущение при виде огромной мечети и пустоты вокруг нее. Дело было не столько в мечети, которая, возвышаясь над нами в зловещем красном свете, не утратила и толики своего величия за более чем пять веков, сколько в нахлынувших на меня при виде ее воспоминаниях.
Впервые я пришел в Сулеймание со своим отцом на утреннюю молитву в честь одного из религиозных праздников. Мечеть была битком набита молящимися. Нам с трудом удалось протолкнуться в один из углов с бирюзовыми изразцами. Надо сказать, что приехали мы сюда из самого Балата не только ради молитвы, но и из-за стихотворения Яхьи Кемаля. Называлось оно «Праздничное утро в Сулеймание», и это было самое любимое стихотворение моего отца. Я до сих пор помню некоторые строки:
Когда луна выросла и свет ее стал ярче, я тихо прошел через главные ворота мечети во двор и стал пробираться сквозь тени гробниц, мимо высоких могильных камней, и наконец добрался до небольшого сада между тюрбе султана Сулеймана и любови всей его жизни Хюррем-султан. До того как прийти в Сулеймание, я пообщался с ребятами, патрулировавшими мечети Беязыт и Шехзаде. За вечер они остановили около дюжины человек, несколько белых микроавтобусов, но никто из них не подходил под профиль подозреваемых. Главным в команде, патрулировавшей Сулеймание, был Али. Перед выходом из «Татавлы» я позвонил ему. Он сказал, что у них не было ничего подозрительного, и добавил, что он засел около тюрбе. Еще и усмехнулся, назвав это место «затененным садом загробного мира». Оказалось, это была лучшая позиция: она привлекала меньше всего внимания.