— Не знаю, не знаю… — Али, кажется, собирался продолжить спор, но его слова утонули в гудке автопарома, который проплывал мимо, разрезая волны. Приглушенный сигнал напоминал рев дикого первобытного зверя и уже начал стремительно угасать, когда снова раздался голос Зейнеп:
— Здесь кое-что есть.
Она попыталась вытащить из связанных рук трупа какой-то предмет.
— Что-то металлическое… Есть, достала!
Это была круглая вещица, которую Зейнеп сжимала указательным и большим пальцами.
— Монета, — пробормотала она. — И похоже, старинная.
Али попытался прочесть надпись:
— По кромке идут буквы, а в центре — гравировка… Что это может быть?
Без очков мне ни за что не разглядеть рисунок на монете, его с трудом разбирал даже зоркий Али. Но только я собрался достать очки из внутреннего кармана пиджака, как Зейнеп воскликнула:
— Кажется, это звезда. А тут еще и месяц! — Она посмотрела на меня распахнутыми от удивления глазами. — Верно, месяц, а прямо по центру — звезда. — Немного замявшись, девушка добавила странным голосом: — Точь-в-точь как на нашем флаге.
Византий
В лаборатории было темно. На экране высветилось яркое изображение монеты. Я смотрел на звезду, ее очертания были слегка размыты. Она как будто бы приютилась внутри полумесяца, поднявшего вверх свои тонкие рожки. По периметру монету обрамляло слово из девяти букв.
— Что за язык? — спросила державшая линейку Зейнеп. — Это не турецкий… Русский?
— Нет, — возразил я уверенно. — Это греческий.
Зейнеп и стоявший рядом Али повернулись и вопросительно посмотрели на меня. Мол, с чего я это взял?
— Я выучил греческий в доме дяди Димитрия. Он служил священником в патриархате. И жил со своей женой Сулой в еврейском квартале Балат. Их домик с садом прямо напротив нашего находился. Детей у дяди Димитрия не было. Я иногда захаживал к ним в гости. Там были греческие книги с картинками. Разглядывая их, я и выучил греческий. Но это было так давно, сейчас уже ничего не помню. Могу прочитать только отдельные слова.
— Отлично! Так что там написано, инспектор? — сгорая от любопытства, спросила Зейнеп. Взгляд ее был по-прежнему прикован к рельефной надписи на монете.
Али тревожно пробормотал:
— Это как-то связано с Византией?
Во взгляде Зейнеп тоже читался вопрос.
— Что? — удивился я. — Только не говорите мне, что вы не поняли, о чем речь.
Сначала мое возмущение не вызвало в них никакого отклика, но потом оба опустили глаза.
— Правда не знаете? Да бросьте, ребята! Это же Бизантион, Византий!.. Первое название города, в котором вы живете! Первое название Стамбула!
— Разве первое название Стамбула не Константинополь? — вскинулась Зейнеп.
Я замотал головой, не скрывая разочарования:
— Нет, конечно. Первым названием Стамбула было Византий. Константинополем город стали называть много столетий спустя.
Вдруг изображение на экране сменилось — перед нами предстал профиль женщины: волосы собраны сзади, черты лица довольно четкие. Оборотная сторона монеты, реверс. Чтобы избавиться от моих нравоучительных экскурсов в историю, Али поспешил дать другой кадр.
— А это — византка, византи… — он никак не мог правильно выговорить слово — опять сел в лужу. — Как-как назывался город?
Полусерьезно-полушутя, но довольно резко я повторил:
— Византий, Али, Византий!
— Ну точно! — воскликнул мой напарник. — А эта женщина, видимо, византийская принцесса.
Я не был уверен. Какое-то время мы молча разглядывали женщину на экране.
— Не знаю, — наконец сказал я и подошел к выключателю. — В этом я такой же невежда, как и вы. Самое правильное — поговорить со специалистом.
Холодный флуоресцентный свет наполнил комнату, и изображение женщины на экране исчезло. В тот же миг я уловил какой-то приятный запах, совсем не типичный для нашей лаборатории. Гиацинты! Запах шел от цветов, стоявших в скромной вазе на столе у Зейнеп.
— Как мило! И кто же принес цветы?
Вопрос я задал своей помощнице, но краской залился Али. Зейнеп тем временем невозмутимо и даже гордо ответила:
— Али.
Вот так сюрприз. С чего это нашему неотесанному Али носить цветы Зейнеп? Они ведь цапались друг с другом при каждом удобном случае. В полном недоумении я посмотрел на него. Он раскраснелся еще сильнее. Отвел глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом. Про себя я подумал, что неплохо было бы сейчас пошутить, но пристыженный парень выглядел так по-детски, что я передумал.