— Убей! Убей! Убей! — снова прокатился рев.
Кого он должен убить? Недолго я оставался в неведении — те же римляне, что принесли меч, толкнули меня в спину, и я повалился на пыльную землю.
— Убей! Убей! Убей! — неистовствовала толпа.
Я медленно поднялся на колени, но от пинка в спину опять упал.
— Убей! Убей! Убей! — вопила толпа.
Приподняв голову, я увидел приближающегося ко мне решительным шагом воина… то есть мусорщика. Кажется, он и правда собирался сражаться со мной.
— Стой! — крикнул я. — Стой! Что ты делаешь?
Он замер, как будто не мог поверить, что я осмелился заговорить с ним.
— Я отказываюсь с тобой биться, — выпалил я, вставая на колени. — Если ты готов убить безоружного — вперед, нападай!
Он застыл, словно египетский обелиск. Я все еще не мог разглядеть его скрытое шлемом лицо.
— Идиот, — наконец сплюнул он. — Это не бой. Иначе бы тебе дали оружие и на моем месте был бы гладиатор. Но я не гладиатор, а… исполнитель, слуга.
Я так удивился, что позабыл о страхе.
— Но почему? Почему вы хотите убить меня? — спросил я, выпрямляясь.
Вместо ответа я получил сильный пинок в живот и снова распластался на земле.
— Я же сказал: я слуга и просто исполняю приказ. Мне велели тебя убить.
Сдаваться я не собирался. Снова попытался встать.
— Кто велел? — спросил я, отплевываясь от пыли. — Император? Константин?
Он расхохотался.
— Какой еще император? Какой такой Константин? Я думал, ты умный. А ты, оказывается, такой же невежда, как и другие. Разве где-то еще есть императоры? Я выполняю приказ города, его духа.
— Что за город? — я недоумевая смотрел по сторонам. — О чем ты вообще говоришь?
Он сбросил шлем с головы. Передо мной стоял Намык, тот самый, с которым мы беседовали накануне вечером. Палачом, собиравшимся казнить меня, оказался хирург Намык Караман, руководитель Ассоциации защиты Стамбула, возлюбленный Лейлы Баркын.
Как будто не замечая моего удивления, он окинул взглядом трибуны и сказал:
— Византий, Константинополь, Стамбул. Какой еще город это может быть? Это он, тот самый, который вы грабите, загрязняете и расхищаете. Пора вам держать ответ за это. Город требует с вас расплаты за все преступления.
Он занес топор над головой. Снова на стальном лезвии ослепительно заискрились блики.
— Не надо! — крикнул я изо всех сил. — Не надо!
Толпа, возбужденная видом поднятого топора и предвкушавшая исполнение приговора, взревела так, что я не слышал себя:
— Убей! Убей! Убей!
До чего же страстно они скандировали это!
На секунду я и сам поверил в то, что меня нужно убить. В голове мелькнула мысль: если столько людей хочет этого, наверное, моя кровь действительно должна пролиться.
Мой взгляд метнулся к острому лезвию, и во мне пробудился животный страх… животный страх и безмерное желание жить. Из последних сил я метнулся к ногам Намыка, надеясь повалить его на землю. Но тот оказался тяжелым, как мраморная статуя, — даже не покачнулся. Мощным пинком он отбросил меня назад — туда, где я должен был встретиться с лезвием уже летящего в мою сторону топора. Пытаясь защититься, я поднял руку. Я знал, что она не остановит острую сталь — топор перерубит руку, как ветку, и вонзится в мой череп. Но это единственное, что я мог сделать. Затаив дыхание я с ужасом ждал конца. Толпа смолкла.
Вдруг раздался какой-то звук. Наверное, император подал сигнал: время пришло? Нет, это звонок. Кто-то звонил в ворота ипподрома. Что за ерунда? Откуда там взяться звонку? Но звук становился все громче. Я не мог открыть глаза. Топор палача все никак не опускался.