— Вы знаете, какие тогда были ужасные времена, — сказала Лейла, оторвав меня от давнего кошмара. — Кто в кого стрелял — не разобраться. Темные времена. Намык тогда был совсем молод, ничего еще не понимал. Ввязался во все это по глупости. Потом очень об этом сожалел.
Тот паренек наверняка бы тоже раскаялся, если б не погиб. Мысли начали одолевать меня, и я решил покончить с ними: заставил умолкнуть свой внутренний голос и дал волю «полицейскому»:
— Он пожалел уже после ареста?
— Нет-нет, — она покачала головой, — еще когда состоял в организации. Хотел бросить, но его разыскивали, а пойти ему было некуда. В отчаянии он прятался в одном из домов, принадлежавших организации. Тогда-то полиция и устроила облаву. Да вы сами все поймете, если почитаете показания стрелявшего в Намыка полицейского. Намык ранил его в ногу… Мог убить, а потом убежать. Но полицейский начал умолять его, говорил, что у него семья, двое детей, молил о пощаде. Намык не смог выстрелить. Он развернулся и попытался бежать, но этот же полицейский дважды выстрелил ему в спину и ранил.
Это вполне могло быть правдой. Я слышал массу похожих историй. Но сейчас Намык стал подозреваемым. Не время было проявлять сочувствие. Поэтому я холодно спросил:
— А что, по-вашему, должен был сделать полицейский? Дать сбежать преступнику, ранившему его самого и напарника?
Этот вопрос я задал скорее себе самому.
— Вы правы, — ответила Лейла. Сама того не осознавая, она помогала мне разрешить сомнения. — Спору нет, это была вина Намыка.
Внутренний голос говорил мне, что я не был слишком уверен в этом, но слово снова взял Невзат-полицейский.
— Кто воюет мечом, от меча и погибнет, — вспомнилось мне вдруг крылатое выражение.
— Мне тоже нравится эта фраза. Но… Я хочу сказать… Намык не такой уж и плохой человек. Он…
— Не способен на убийство, — закончил я за нее. — И поэтому не смог бы убить Недждета. Вы это хотите сказать?
— Именно, — ответила она с облегчением. — Намык очень миролюбивый, ненавидит насилие. Если бы вы его знали получше, поняли бы, о чем я говорю.
— Сомневаюсь, что Намык-бей захочет познакомиться со мной поближе. Вчера он встретил нас не слишком тепло.
— Предрассудки, — пробормотала она с грустью в голосе, — предрассудки со всех сторон. Вы уж меня простите, но они есть и у Намыка, и у вас тоже.
— У меня?
— Я не имею в виду лично вас, сейчас я говорю про полицейских в целом. Каждый раз, когда мы пытаемся устроить какую-то акцию, они не разрешают.
Я догадался, что она говорит про Ассоциацию защиты Стамбула, но решил уточнить:
— Под «мы» вы подразумеваете…
— Нашу ассоциацию по охране города. Мы хотим помешать уничтожению исторического и культурного наследия Стамбула, боремся за чистоту земли, воды и воздуха. Но почему-то каждый раз у нас на пути возникает полиция.
Я не хотел затягивать разговор. Облокотившись на стол, нагнулся к Лейле. Она отпрянула, решив, что я собираюсь резко ответить на ее слова.
— К сожалению, вы правы, Лейла-ханым. У нас в стране очень много людей с предрассудками. Очень жаль, что среди них есть и мои коллеги. Скажу вам все как есть. Мы не собираемся обвинять в убийстве Намыка только из-за его политического прошлого или из-за этой истории с полицейскими. У нас все-таки отдел расследования убийств, а не политических преступлений. Но, знаете, далеко не каждый способен убить человека. Большинство даже выстрелить в человека не могут. А вот Намык-бей смог. И не в кого-то, а сразу в двух полицейских. Поэтому, как ни прискорбно, если появятся хоть какие-то доказательства, Намык-бей официально войдет в число подозреваемых.
В прекрасных глазах мелькнула тень печали. Я решил немного успокоить ее и Намыка, которому она несомненно слово в слово перескажет весь этот разговор, и немного слукавил: