— Это еще что такое? — воскликнул Али, вырывая меня из воспоминаний.
Он с удивлением смотрел на идущую по тротуару группу из пяти женщин — все были одеты в чадру.
— Пикет какой-то? С чего это они здесь собрались?
Видимо, он никогда раньше не бывал в Чаршамбе.
— Нет, Али, нет никакого пикета — это местные жители.
Мои слова еще больше взволновали его.
— Я слышал об этом районе, но даже не представлял, что все настолько… Кажется, будто мы не в Турции, а в Иране. Эти люди… Они… — Его взгляд задержался на мужчине с длинной, доходившей до самой груди бородой. Одет он был в темно-серый халат джубба, из-под которого виднелась белая рубашка с закругленным воротом. — Вы только посмотрите, здесь все выглядят очень странно, и женщины, и мужчины.
Али был донельзя удивлен. Поскольку мне и раньше доводилось иметь дело с людьми, впервые оказавшимися в этом районе, я был готов к подобной реакции. Решил рассказать ему немного о Чаршамбе из того, что рассказывала мне моя мама — учитель истории.
— В византийскую эпоху в этом районе было много монастырей и церквей. Даже тогда религия играла здесь важную роль. Во времена Османской империи здесь как будто сохранился тот же порядок. Всюду появились небольшие мечети, усыпальницы, духовные училища медресе и обители дервишей текке. Понятно, что в близлежащих домах селились по большей части студенты этих училищ и семьи духовных лиц. При этом — хотя их стало гораздо меньше — здесь по-прежнему живут христиане с евреями. Даже резиденция патриарха Константинопольского находится недалеко отсюда, в районе Фенер. Там можно встретить много православных священников. Есть тут и другие церкви, есть синагоги. Армяне-григорианцы, евреи, католики, мусульмане… Веками здесь мирно уживаются разные религии.
Нет, Али и не думал успокаиваться.
— А сыновья этих священников тоже одеваются как их отцы? И местные евреи расхаживают по улице в черных плащах, шапках и с завитыми локонами на висках, как в Израиле? — Распаляясь все сильнее, он показал на двух девочек, укутанных в чадру-чаршаф. — Только посмотрите на них, инспектор. Они же совсем крохи. Что им известно о грехе и о чаршафе? Тут к гадалке не ходи — ясно, что их родители заставляют носить все это.
Я не знал, что ответить. Он был прав. Но в конце концов эти девочки родились в таких семьях с такими родителями. Их не заберешь из родного гнезда только потому, что они носят чаршаф. Имеет ли кто-то право указывать родителям, во что одевать своих детей? В то же время встает вопрос: проявят ли эти люди, чтущие правила своей религии, снисхождение к иноверцам? Отнесутся ли с уважением к христианину, еврею или неверующему? Вряд ли. Думаю, в этом и кроется причина беспокойства Али. Хуже всего то, что наша страна не раз становилась свидетелем ужасных событий, разворачивавшихся на религиозной почве. Сколько смертей и бессмысленных зверств следовало за этим… Как бы там ни было, презрением, изоляцией или принуждением эту проблему не решить. Да, я понимал, что беспокоит Али. Но в душе я искренне верил, что каждому человеку дано право исповедовать свою веру и даже неверие — безо всяких ограничений, давления или принуждения. В то же время он не должен питать вражду к тем, кто не разделяет его убеждений. У всех у нас разная вера; мы отличаемся по половой и расовой принадлежности, и нельзя делить людей по этому признаку — религия не может быть общим знаменателем. Единственное, что объединяет всех нас, — принадлежность к людскому сообществу. Независимо от веры, национальности, пола и мировоззрения, все мы люди. Есть у нас еще один объединяющий фактор — Стамбул. Город, в котором мы живем. Мечети, алевитские джемэви[13], церкви, синагоги — все они здесь. Вот две наши точки соприкосновения — человеческая сущность и Стамбул.