Ведь папа никогда не забывал про меня. Пусть издалека, но следил, не выпуская меня из вида. Оказалось, что именно он договорился с ректоратом, когда меня собирались отчислить с выпускного курса. Он поговорил с моим первым арендатором — знакомым знакомых — о снижении цены на первый магазин, иначе мне не хватило бы бюджета. Больше того, в отдельной папке у него оказались подшиты мои бухгалтерские отчёты за все годы владения «Саркани».
Он так и не признался где их взял, хотя вариантов немного и самый вероятный из них банальный до скрипа — напряг своих налоговых друзей.
И именно тогда, глядя как отец бесстрастно пожимает плечами в ответ, словно в этом нет ничего удивительного, меня впервые накрывает ощущение абсолютной защиты. Словно я в непроницаемом коконе, за пределами которого могут скрываться все проблемы этого мира, но меня они не коснутся. Потому что есть кто-то сильный и надёжный, под чью защиту можно отступить в любой момент любого боя.
Плакала, конечно.
Чем напугала папу, который впервые увидел, как текут слёзы по лицу двадцатисемилетней дочери.
С Яном оказалось сложнее.
На рабочих встречах и, когда приезжал в «Саркани», он вёл себя идеально, а его безукоризненно-вежливое «Алиса», спасибо не Константиновна, раздражало даже больше закулисного «девочка моя». Но вся эта показательность не спасала. Ни его, ни меня.
Потому что чем дальше, тем сложнее давались мне эти якобы случайные касания и явное нарушение всех границ. И ладно я, в отношении Яна мой диагноз давно известен, но это замечали остальные. И это замечала Аня.
Уже позже, через пару дней после возвращения домой с того самого корпоратива, до меня начали долетать обрывки разговоров и настроения остальных девушек «Альдебарана». Не то чтобы ехидные, но явно высокомерные, из которых несложно оказалось понять, что в тот вечер, когда мне стало плохо, Ян вежливо, но твёрдо отбрил все Анины надежды.
И с одной стороны девушку мне было жаль, но с другой… О другой лучше не думать. Точно не здесь и не сейчас, потому что облегающее чёрное длинное платье на бретелях, с глубоким декольте и частично оголённой спиной пугало своим настроением.
Особенно, учитывая, что моим спутником на этот вечер был Ян.
— Алис, ты готова?
Стук в дверь заставляет вздрогнуть и выдохнуть, прижав руку к сердцу. Экстрима мне сегодня хватит и без этого.
— Минуту.
Сколько я уже не могу выйти из собственной спальни? Час? Точно не вспомню, но Ян впервые за это время напоминает о себе. Неудивительно, учитывая, что выйти мы должны были минут пятнадцать назад.
Иногда мне кажется, что Ян не хочет терять даже одной лишней минуты, поэтому всегда приходит раньше, заставая меня в таком виде…
Покачав головой, я усмехаюсь своему отражению.
Пора выдвигаться, иначе Иван Фёдорович будет недоволен, а это чревато, учитывая, что я на него вроде как работаю.
Задрав подбородок и решительно выдохнув, я смахиваю с подола несуществующую пылинку и открываю дверь.
— Знаешь, этот вечер можно провести и дома, — окинув меня долгим взглядом, многообещающе улыбается Ян.
— Это не развлечение, мы идём на работу.
Сейчас всё произошедшее две недели назад кажется страшным сном. Кошмаром, отголоски которого ещё встречаются в мыслях, но основной ужас схлынул, оставив после себя лёгкую паранойю. Гинеколог сказала, что я восстановилась, но с рождением ребёнка нужно подождать хотя бы год. Андрей пропал, а о его существовании напоминали лишь две коробки вещей у двери, которые я никак не соберусь отправить хозяину.
— Надеюсь, это не станет твоим постоянным дресс-кодом, — насмешничает Ян.
— Даже если и так, — пожав плечами, я иду к двери, — ты не можешь мне запретить.
— Не могу? — Горячие ладони контрастом ложатся на талию, удерживая осторожно, бережно. Два слова жаркими мурашками прокатываются от уха до кончиков пальцев. И я прикрываю на мгновение глаза, пытаясь справиться с собственными чувствами.
— Не можешь даже так.
Руки исчезают, спине становится холодно, и я едва не отступаю, чтобы вернуться на две секунды назад, прижаться спиной к широкой груди и… очень сильно опоздать.
— Тогда идём, — понимающе, так, словно знает все мои мысли, усмехается Ян.
Слепящий свет, вечерние платья, костюмы, похожие один на другого. Сегодня мне не хочется блистать, поэтому в мой руке переливающееся весёлыми пузырьками игристое, а на губах улыбка, которую уже трижды за час назвали загадочной.
Я не спорю, продолжая улыбаться. Поддерживаю светские разговоры и даже продвигаю идею «Альдебарана», для чего, собственно, и был организован этот вечер, но взгляд… Я никогда не строила из себя хорошую девочку, не пряча ни один из своих недостатков, но есть тот, который оказался роковым. Ни физически, ни морально я не могу оставаться равнодушной к тому, кого за тот же час уже трижды хлопали по плечу, дважды целовали в щёку и раз двенадцать, якобы дружески, касались плеча разные женские ручки.