А ещё ощущала свободу. Словно скинула с себя тяжёлую ношу. Похоже, подспудно жившее во мне чувство вины перед загнанным в постылый брак Валерой исчезло. Ему не о чем теперь сожалеть.
И я свободна! Такой невероятный эмоциональный подъём охватил меня, что хотелось летать. Казалось, всё мне по плечу, всё удаётся. Над материалами так усиленно работала, что их стали хвалить на редакционных летучках коллеги, а читатели замечать.
Частенько нас с Тошкой посещал Денис. Его остроты меня веселили. Но я не была в него влюблена, хотя, бесспорно, с ним мне легко и интересно. С его стороны, скорее всего, тоже ко мне нет глубокого чувства, может быть, испытывает лишь лёгкое влечение - это меня радовало, поскольку ещё не была готова к серьёзным отношениям с мужчиной. Не хотела быть никому обязанной и от кого-то зависимой. Видно, Денис понял это и умерил пыл и напористость, перестал при мне забавляться разговорами, которые обычно люди называют флиртом, держался по-дружески.
«Мы только друзья, не более того – никаких обниманий и целований!» - это условие, высказанное мной ему как-то раз, он принял без возмущения, но всё равно при встрече и расставании норовил обнять меня и поцеловать.
- Во Франции принято, встречаясь, целоваться, - заявил, заметив мои недовольно нахмуренные брови. – От поцелуев там никто ещё не умирал, только крепче народ становится.
Денис время от времени приглашал меня куда-нибудь: то в театр, то в кино, то в парк. Я отказывалась-отнекивалась, но однажды поддалась на уговоры – его и бабушки («Не дело ни с кем не встречаться, так можно и одной остаться!»), согласилась пойти с ним в театр.
Субботний вечер обещал быть тёплым и спокойным – это удивительно, ибо в Москве в середине октября обычно по-нудному прохладно и мокро. Вырядившись в новое ярко-синее платье, купленное мамой в одном из недешёвых бутиков, конечно, не от Кардена, но прелестное - из приятной на ощупь, бархатистой ткани, с глубоким треугольным вырезом и узкими рукавами - я заканчивала у зеркала макияж, как вдруг прозвучал зов домофона.
Кто же это может быть, недоумевала, бабушка с Тошкой уехали к дедушке на дачу - он жил там, по большей части, так как на даче проведено отопление и дом там двухэтажный, кирпичный, скорее, не дача, а загородная усадьба, там тихо, спокойно для дедовых «растительных» экспериментов. Не могли же они вернуться! А до прихода Дениса оставалось по крайней мере ещё полчаса. Прежде чем взять трубку домофона, оглядела себя в зеркале и осталась довольна своим видом. Всё вполне прилично: глаза из-под густо накрашенных ресниц сверкают голубизной, осветлённые в Волгограде пряди, поправленные в московской парикмахерской, по-прежнему сохраняют контур романтической причёски, облегающее фигуру платье придаёт элегантность и стройность фигуре. Денис придёт в восхищение – он всегда всё замечает.
Однако вместо красивого баритона криминалиста-атлета, неожиданно услышала в домофоне хриплый голос Валеры. Я с ужасом замерла – его-то только мне и не хватало! Явился как чёрт из табакерки в неподходящий момент. Может, не впускать, не портить себе настроение. Пожалуй, поднимет шум, неудобно перед соседями. Всё равно ведь проникнет в подъезд.
И вот мы, как два ястреба, лицом к лицу. За те секунды, пока мой бывший муж поднимался на наш пятый этаж, во мне успело накипеть раздражение: я только-только приобрела внутреннюю стабильность и уверенность, а с ним вновь замаячили впереди ненужные волнения. Ни за что не позволю ему себя выбить из колеи!
Забавно, и слова не успела сказать, чтобы выразить кипевшее во мне негодование – что, позвонить нельзя, зачем сваливаться как снег на голову – как Валера бесцеремонно опередил меня, накинувшись с оскорблениями, которые казались ужасно несуразными, потому что отнести их можно было, скорее, к нему, чем ко мне. Я опешила от удивления.
- Почему ты орёшь? – наконец придя в себя, попыталась остановить разъярённого экс-мужа.
- Ты меня бессовестно бросила, как ты могла уехать с Тошкой в никуда! – опять начал возмущённо кричать Валера. – Как будто я мразь распоследняя! Как ты додумалась хранить ту злополучную расписку все годы, я думал, она уничтожена! Почему она всплыла на суде, и я в глазах сына теперь дерьмо-дерьмом, никогда не отмоюсь!
Ах, это расписка его возмутила – дошло до меня. Стало быть, он чинил препятствия разводу на суде, выходит, сам виноват, иначе адвокат не воспользовался бы распиской – ему приказано было прибегнуть к ней лишь в крайнем случае. Я хотела сказать об этом Валере. Но какой там, остановить его означало бы встать грудью перед мчавшимся грузовиком. Говорить что-либо было бессмысленно. Легче дать ему выговориться.