Исследователи пообещали начать тест на следующее утро, ровно в девять. Мы еще пару часов поговорили об интеллекте, и я нырнул в раннюю осеннюю темноту университетского кампуса и прошел мимо троих студентов, по случаю Хэллоуина наряженных пивными бутылками.
Глава 2
Мерило человека
«Как можно пронаблюдать за любовью?»
Мы с Рэндаллом Энглом, одним из самых влиятельных американских психологов из ныне живущих, чьи исследования о взаимосвязи между рабочей памятью и подвижным интеллектом стали фундаментом для революционного прорыва Клингберга, Джегги и Бушкюля, сидели в дальнем углу столовой Рутгерского университета в Нью-Брансуике. На ближайшее время у Энгла было запланировано выступление в этом учебном заведении – ему предстояло рассказать аудитории об одной из самых стабильных и глубоких проблем психологических исследований. Об этом мы с ним и говорили.
«Б ольшую часть из того, что изучает наука психология, увидеть невозможно, – сказал он мне. – Это концепции. Нам приходится придумывать различные способы измерить и оценить их, дать им определения, но глазом их не разглядеть. Меня, например, очень интересует такая концепция, как любовь. Как можно пронаблюдать за любовью? Никак. Например, я вижу парня и девушку, лежащих в обнимку на траве. Что это? Любовь? Близость? Страсть? Я не знаю. Я могу дать определение любви через конкретный набор особенностей человеческого поведения. Но через одну какую-то характеристику сделать такое невозможно – это ряд, определенная комбинация критериев. Любовь – вовсе не когда люди смотрят друг другу в глаза во время ужина. И не когда они держатся за руки. Это лишь внешние проявления любви. То же самое можно сказать и об интеллекте».
Далее психолог объяснил мне, как решить проблему оценки и измерения того, что не подлежит непосредственному наблюдению. Для этого надо взять несколько косвенных мер и затем статистически вычислить, в какой степени они изменяются синхронно друг с другом. Данный подход известен в статистике как анализ скрытых переменных; именно благодаря ему психологи, экономисты, исследователи в области искусственного интеллекта и прочие специалисты с математической точностью оценивают такие нечеткие, абстрактные концепции, как экстраверсия или интроверсия, качество жизни, мудрость, счастье и интеллект.
«В данном случае особенно важна дисперсия, – объяснил мне Энгл. – Никакой единичный тест многого вам не расскажет. Поэтому-то в моей лаборатории мы используем как минимум три, а иногда и до двадцати различных показателей подвижного интеллекта – потому что мы ищем нечто общее для них всех, мы ищем, что остается после того, как исключается фактор дисперсии».
Надо сказать, в своих первых исследованиях Джегги с Бушкюлем использовали всего одну-две меры подвижного интеллекта, но потом включили и многие другие показатели, по крайней мере частично удовлетворяя жесткие требования Энгла. Этим, кстати, объясняется то, что, когда они наконец принялись измерять мой интеллект, процедура оказалась мучительно длинной.
Крис Каргилл, студент-старшекурсник, подрабатывающий ассистентом в лаборатории Джегги и Бушкюля, провел меня через три крошечные комнатки. В последней – «зеленой» – комнате места едва хватало для пластикового стула, находившегося перед компьютером на маленьком столике. Я уселся на стул, а Крис остановился в дверях и объяснил мне суть шести тестов, которые мне предстояло пройти.
Первый назывался «Развертка поверхности». Испытуемому показывают серию причудливых фигур, которые выглядят как плоские куски картона, вырезанные таким образом, чтобы из них можно было сложить коробки неправильной формы. Задача в том, чтобы определить, какие двумерные развертки соответствуют конкретным трехмерным объектам, то есть коробкам в собранном виде. Крис стоял в дверях, пока я не прочел инструкции и не попробовал решить типовую задачу. Затем он пожелал мне удачи, сказал, что у меня на все про все шесть минут, и закрыл за собой дверь.
Если бы меня поставили в круг на «Янки-стэдиум» и попросили подать мяч великому Дереку Джетеру [5], я бы и тогда не чувствовал себя таким некомпетентным. Через шесть минут моих неимоверных усилий и страшного умственного напряжения дверь отворилась.
«О боже! – простонал я, выдавив из себя глупый смешок, чтобы мои слова прозвучали так, будто я иронизирую. – Кажется, хуже некуда».
«Но и задание было не из легких, – произнес Крис тоном видавшего виды хирурга высочайшей квалификации. – Впрочем, они все непростые. Итак, следующее задание. Оно называется УПМ. У вас имеется матричная головоломка, в которой отсутствует правый нижний компонент. Вам надо вычислить шаблон и определить недостающий элемент».
«Это матрицы Равена?» – спросил я.
«Точно, это усовершенствованные прогрессивные матрицы Равена, сокращенно УПМ. Вот типовые образцы. Как вы думаете, какой элемент тут отсутствует?»
Мы прошлись по типовым примерам, затем Крис сообщил, что на этот раз у меня в распоряжении столько времени, сколько потребуется, и началась очередная битва. На самом деле первые несколько задач оказались легкими, решение было просто очевидным. Следующие семь или около я оценил как более трудные, но вполне решаемые. А потом я натолкнулся на стену. Над одним из заданий я даже нервно расхохотался; хаотичная сетка символов выглядела как пародия, будто ее придумали сотрудники агентства сатирических новостей The Onion [6]. Потом мне в голову пришла мысль: должно быть, именно так чувствует себя мой бедный пес, наблюдая за тем, как мы разговариваем, как двигаются наши рты, осознавая, что из них выходит что-то значимое, но ему не дано понять, что именно.
Почти через час я вышел и сказал Крису, что все готово. Он проинструктировал меня, в чем заключается следующий тест – «цифра-символ». Затем был еще один, в ходе которого мне пришлось определять, какие маленькие фигурки образуют одну большую («пространственные отношения»). Потом шла явная разновидность психологической пытки – «тест на осязательное восприятие», – наверняка запрещенная Женевскими конвенциями (во всяком случае, это следовало бы сделать).
«Хотите отдохнуть?» – спросил Крис, в очередной раз вернувшись в комнату.
«Мне нужно выпить».
У меня остался один последний тест, и мы решили провести его чуть позже. Ровно в час дня я вернулся в подвал, чтобы завершить оценку уровня своего подвижного интеллекта. Это опять был тест с использованием матриц, похожих на матрицы Равена, но сложнее – так называемый немецкий Bochumer Matrizen, или BOMAT. Крис к этому времени уже ушел, и теперь меня инструктировал Бушкюль. Я почти закончил с типовыми заданиями и уже собирался было приступить к самому тесту, когда офис вдруг погрузился в кромешную тьму.
«Только не сейчас! – в отчаянии воскликнул Бушкюль. – У нас пару месяцев назад уже вырубали свет».
Из соседних кабинетов вышли Джегги и другие сотрудники. «Наверняка это продлится всего несколько минут, – сказала Сюзан. – В прошлый раз мы сидели без электричества минут десять».
Как вы помните, окон в лаборатории не было, и теперь помещение освещалось только светом от экранов нескольких ноутбуков. Мы стояли и болтали о том о сем, ожидая, когда дадут электричество. Но через 15 минут в конце коридора появился человек в рабочем комбинезоне, объявивший, что все должны покинуть здание.
«А в прошлый раз вас просили выйти на улицу?» – поинтересовался я.
«Нет, – ответила Джегги. – Но, думаю, через несколько минут все будет в порядке».
Мы поднялись по лестнице на первый этаж и вышли на улицу. Столпившись, мы стали обсуждать, как это было бы нелепо, если б я, специально прилетев из Нью-Джерси в такую даль, в Мичиган, не смог бы закончить серию тестов, без которых мне никак не начать работать по своей тренинговой схеме.
5
Дерек Джетер – бейсбольный игрок, капитан команды «Нью-Йорк Янки». В составе своей команды пять раз одерживал победу на ежегодном чемпионате США по бейсболу. –
6
The Onion (