— Постой! — спохватилась я, сделав несколько быстрых шагов вслед за ним.
Мужчина нехотя остановился, и слегка повернул голову, тем самым позволяя понять, что слушает меня.
— У меня есть одна просьба… — осторожно начала я, — Из твоих наложниц, славянок осталось только двое, я и Настасья. Не трудно понять, что следующей погибнет кто-то из нас.
Я на мгновение замолчала, пытаясь подобрать правильные слова, а Хан приподнял брови, не понимая к чему я клоню.
— Отпусти нас. Выгони из гарема.
— Нет.
И все?! Так сразу?! Да он даже не подумал!
— Но тогда мы умрем! — раздраженно воскликнула я, пнув ногой валявшуюся у кровати подушку.
— Без моего покровительства вы умрете еще быстрее. Как только я откажусь от вас, мои воины набросятся в тот же миг. И поверь, ты не захочешь оказаться ни под одним из них. Вас будут насиловать до того момента, пока вы еще дышите, а после выбросят в поле на съедение диким зверям.
Я вздрогнула и невольно сделала шаг назад, представив те ужасы, о которых говорил Хан.
— Но ты же можешь приказать им не трогать нас. Ты же каан, они должны подчиниться, — безжизненным голосом просипела я.
На мгновение в черных глазах промелькнуло что-то, похожее на сочувствие. А может мне показалось, потому как уже через секунду мужчина довольно жестко отчеканил:
— Невозможно спасти овцу от стаи шакалов. Если бы вы были уроженками улуса, то я мог бы вернуть вас под защиту семей. Но вы для всех здесь чужие. Просто трофеи, полученные в очередной битве. Парни взбунтуются, если я не позволю им взять то, что они получили в честном бою. Лишь под моей защитой вы в безопасности, — заметив мой пришибленный вид, Хан тихо добавил, — Сейчас только ты сама представляешь для себя большую опасность. Следи за своим языком и поступками. Если не будешь расстраивать меня, то будешь жить. Это ясно?
— Ясно.
Мой ответ прозвучал грубо, даже недовольно. Но Хана он устроил.
Отвернувшись, он распахнул дверь, и перешагнув порог, вдруг произнес на ходу:
— Забыл предупредить. Я приду к тебе этой ночью. Дождись меня, не ложись спать.
Дверь захлопнулась с громким стуком. Но лично у меня сложилось впечатление, что створка ударила вовсе не по колоде, а по моей голове.
Он. Придет. Этой. Ночью. Нетрудно догадаться зачем…
Я обессиленно рухнула на постель, чувствуя себя заключенным в ожидании исполнения приговора.
У меня нет и возможности отказать ему. Хан явно намекнул, что моя жизнь напрямую зависит от послушания и повиновения.
Иначе…
Даже думать не хочу. Выбирая между толпой насильников и убийц и Ханом, я выберу его. Как бы то ни было, но жить мне хотелось. И очень сильно. Настолько сильно, что даже собственная гордость и честь забились в самый край подсознания, и в испуге замерли там, прижимаясь друг к другу.
Быстро стерев пыльным рукавом злые слезы, я трясущимися пальцами принялась расстегивать пуговки на ярко-алом шелковом дээле. Не для кого мне сегодня наряжаться. Все это происходит не по моей воле…
Стянув платье, я забросила его куда подальше, и выудила из вещевого сундука самое простое и мрачное одеяние, которое у меня только было — темно-серый, выцветший от времени дээл из грубой ткани, без пояса и каких либо украшений — а по сути старый потрепанный халат на пуговицах, в комплект к которому шли тонкие синие шаровары, поеденные молью. Нацепив все это на себя, я подошла к бронзовому зеркалу, установленному на одной из тумб у входа, и холодно ухмыльнулась.
Посмотрим что ты скажешь на это, достопочтенный каан…
Дорожную пыль с лица тоже не стала стирать, решив что грязные разводы на лице прекрасно дополнят мой изысканный образ.
Пусть это в каком-то смысле было ребячеством… Но я почувствовала себя чуточку лучше, провернув этот финт с внешним видом. Не стану я для него выряжаться.
Закончив с переодеванием, я подошла к кровати, и опустившись на колени, откинула край покрывала. Боковая доска была частично испещрена множеством перечеркнутых палочек, отмеряющих, сколько дней я провела в этом времени. Проведя пальцами по царапинам, пересчитала дни, и вынув из волос серебряную шпильку, сделала на дереве еще одну насечку.
— С днем рождения, Кара, — тихо прошептала я, осознав, что в моем времени сегодня мне бы исполнилось восемнадцать.
Не так я мечтала встретить совершеннолетие…
От этих мыслей стало еще горше. Поправив загнутый край покрывала, я развернулась, и села прямо на пол, устало уронив голову на колени. К глазам упрямо подкрадывались слезы, но я раз за разом гнала их прочь, до боли жмуря веки и по привычке теребя пальцами родительский кулон, спрятавшийся под кузунгу и подвеской из магмы.